Стиль Клятвы Гиппократа отвечает стилю упомянутых выше гражданских присяг: изложение идет в первом лице, клянущийся перечисляет свои обязанности и указывает точно, каких безнравственных поступков он не станет совершать. Как в клятве эфебов ив херсонесской присяге, так и в Гиппократовой Клятве этический уровень лиц, принимающих это обязательство, очень высок. В. Джонс в своем интересном исследовании отмечает, что созданное греками представление о достойном облике врача, получившее отражение в Клятве Гиппократа, было связано не столько с благом лечащего врача, сколько с благом пациента[319].
Эта направленность медицинской присяги весьма созвучна и требованиям полиса к своему гражданину (напомним строки 22—24 херсонесской присяги «...и я буду исполнять обязанности дамиурга и члена совета наилучшим и наисправедливейшим образом для полиса и для граждан...»), и тем мыслям о соотношении блага полиса и гражданина, которые развивали Сократ, Платон и Аристотель.
Текст Клятвы Гиппократа четко воплощает указанные выше принципы[320].
«Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиейей и Панакейей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому. Я направлю режим больным к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.
Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастие в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».
Прежде чем говорить о содержании клятвы Гиппократа, отметим, что по форме она ближе к херсонесской при сяге, чем к тексту из Ахарн. Вероятно, дошедшая до нас редакция клятвы, принадлежащая самому Гиппократу или его ближайшим последователям, была переработана в конце V или начале IV в. При этом медики сочли необходимым уподобить свою чисто профессиональную присягу общепринятой тогда схеме клятв, начинавшейся с имен божеств, которыми клялись[321]. Да и заключительная фраза медицинской присяги, предусматривающая все блага ее выполняющему и обратное тому, кто ее нарушит, также повторяет выражения, свойственные официальным документам IV—III вв. во всех концах эллинского мира[322].
Основное ядро клятвы составляют этические нормы, которым должен следовать врач в своей деятельности. Здесь провозглашены принципы истинной гуманности: ответственность лекаря за здоровье и жизнь пациента, добросердечное отношение к семье больного, безупречное исполнение долга и сохранение врачебной тайны. Обязательства врача — свободного гражданина полиса — являются частным случаем соблюдения тех общих моральных норм, которым должны были следовать полноправные граждане полиса, и в особенности его магистраты. Примечательно, что лексика клятвы медиков, как и известных ныне гражданских клятв, весьма близка языку корифеев греческой философии V—IV вв., учивших, что высший долг человека — соблюдать справедливость и закон во имя существования всего полиса — сообщества свободных граждан. Эти категории считались совершенно обязательными для благополучия граждан (рабское население, конечно, в расчет не принималось). Подчеркивая ограниченный социальными институтами характер морального кодекса греческого врача, следует отметить все же, что создание такого свода знаменовало большой шаг вперед в выработке человечеством основных устоев профессиональной врачебной этики.
321
Достойно внимания употребление такой схемы в столь важном документе, как договор эллинских полисов с Филиппом II зимой 338/7 г (IG, IP, № 230). Несомненно, что эту присягу членов Коринфского союза вырабатывали самые авторитетные юристы Греции, правда, из числа законоведов, вольно или невольно одобрявших союз с Македонией. И если они поставили имена богов в начало клятвенной формулы, то это значит, что данный порядок считался наиболее приличествующим каждой торжественной клятве, независимо от того, присягал ли весь полис или лишь один гражданин.
322
Такая формулировка встречается часто в самых различных клятвах. Ее должен был, например, произносить гражданин аттической фратрии Демотионидов, выступавший свидетелем (Syll.3, № 921, стк. 113—114; декрет был принят вскоре после 396 г.). Употреблялась она и в международном праве, как показывает договор киренского царя Мага с западнокритским союзом Орейев, заключенный между 280 и 250 гг. Он включает формулу клятвы Орейев, заканчивающуюся словами: «да будет много блага тем, кто верен клятве, а преступающим ее да будет противоположное». См.: Guarducci Μ. Inscr. Cret., t. II, p. 211-214, XVII, N 1.