С копией такого декрета чествуемый медик имел все основания претендовать на штатную должность врача в любом полисе, как бы далеко он ни отстоял от его родины[453]. Вероятно, официальная документация помогала греческим врачам успешно выдерживать конкуренцию с иноземными лекарями, которых мы почти не встречаем в качестве государственных врачей. Исключение составляет лишь Хартад, сын Филоксена, уроженец Береники (в Киренаике), который около 240—230 гг. занимал должность врача на Калимне[454]. Возможно, что здесь сыграли роль внешнеполитические факторы: как отметил М. Сегре, остров находился тогда под властью Птолемея III Евергета и кроме Хартада туда прибыли и другие уроженцы Береники[455]. Но это свидетельство остается пока единичным: врачи в эллинистической Греции были или аборигенами, или выходцами из греческих городов Малой Азии — Милета, Галикарнаса, Кизика. Пример уроженца Македонии Менофанта, работавшего в Амфиссе, не может изменить основного вывода[456].
Государственные документы о медиках имели значение не только для чествуемых врачей. Они ставили надежный заслон различным шарлатанам и лже-лекарям, которые выдавали себя за врачей. Судя по словам Полибия, в его время было много лекарей-болтунов, которые странствовали из города в город и собирали вокруг себя толпы легковерных слушателей[457]. Следует думать, что бродячие лекари чаще всего подвизались в полисах, не имевших достаточного медицинского персонала. Вряд ли они решились бы появиться на Косе или на Книде, славившихся своими медицинскими кадрами[458]. К сожалению, источники почти ничего не сообщают о странствующих лекарях, хотя они были хорошо известны Псевдо-Гиппократу[459].
Здесь уместно было бы коснуться вопроса о греческих медиках, выезжавших в соседние страны. Однако эта тема столь обширна, что требует специального исследования. По-видимому, немалое число лекарей уезжало из Эллады на запад и восток. Вероятно, не все эти специалисты работали безупречно, среди них могли быть и неучи, и неспособные к врачеванию люди. На последнее указывает враждебное отношение Катона к греческим врачам, практиковавшим в Италии. Однако авторитет эллинских медиков стоял в Средиземноморье весьма высоко, и многие эллинистические монархи стремились заполучить в качестве врачей именно греков[460]. Возможно, что и в чужих странах документальные свидетельства безупречной работы врача на государственной службе могли укреплять авторитет медика-грека.
Псефисмы, в которых полисы воздавали должное лекарям-практикам, защищали этих работников от конкуренции со стороны медиков-книжников. По-видимому, их было довольно много, теоретиков, которые хорошо знали медицинскую литературу, но были совершенно неискусны в практике. Часто пациенты, страдавшие лишь простым недомоганием, от лечения у таких врачей заболевали еще серьезней. Об этом говорит Полибий, видимо, знакомый с печальными результатами практики лекарей-книжников. Крупнейшие умы греческой науки издавна хорошо понимали опасность таких псевдоспециалистов не только для общества, но и для всего искусства врачевания[461]. Во многих трудах Гиппократова сборника содержатся указания на вред необоснованного теоретизирования, приносящего часто гибель тем, к кому прилагаются методы дедуктивного лечения[462].
Приведенные документы убеждают в том, что полисная государственность выработала удачные формы официальной апробации специалистов-медиков[463]. Для своего времени, в условиях рабовладельческих республик эллинистической Греции, это было весьма плодотворным, так как стимулировало качественную работу лекарей.
Остановимся теперь на некоторых конкретных сторонах врачебной деятельности в эллинских полисах III-II вв.
Как и прежде, в эллинистическое время врачи оказывали помощь больным на дому или в специальных лечебницах. Посещения лекарями пациентов неоднократно засвидетельствованы специальной литературой и речами ораторов[464], и многими произведениями искусства[465]. По-видимому, это был наиболее распространенный способ лечения недугов — недаром в Клятве Гиппократа так подробно говорится о поведении врача в доме больного.
Осмотрев пациента, врач обычно оставлял подробные предписания относительно приема лекарств и применения лечебных средств, причем это делалось в устной форме. Иногда же врачи оставляли письменные инструкции, особенно в тех случаях, когда они уезжали и оставляли своих подопечных надолго[466].
453
Приведенные декреты показывают, что медики часто совершали выезды в отдельные государства Эллады, причем движение шло не только из крупных центров в захолустные полисы, но и наоборот. Например, в Афинах служил Евенор, сын Евепия, выходец из Акарнании (IG, II, I2, № 373, 374), на Делосе работал врач с Кеоса Архипп, сын Полихара (IG, XI, 4, № 693). Достойно внимания то обстоятельство, что имена афинских граждан не встречаются в источниках об инополисных врачах. Видимо, в III—II вв. потребность афинян в лекарях была столь велика, что этим специалистам не было смысла уезжать со своей родины. Заметим попутно, что дельфийские декреты о проксении афинянам Кассандру и Келайну, датируемые Р. Фласельером последними годами IV в. (FD, III, 4, № 140, 141), в которых Г. Стамирес восстанавливает профессию чествуемых как ιατρός (Slamires G. Л. Greek Inscriptions. — Hesperia, 1957, XXVI, p. 40. η. 32), из-за лаконичности текстов не могут служить достаточным аргументом в пользу того, что эти врачи (?) служили в Дельфах. Они могли заслужить благоволение дельфийцев своей помощью в самих Афинах.
454
Segre Μ. Tituli Calymnii. — Annuario della regia Scuola Archeologica di Atene, 1952, v. 22—23, N 58.
455
Интересно отметить, что декрет Хартада начинается довольно сухо, даже слишком официально.
456
По-видимому, иноземные врачи долгое время не пользовались популярностью у греков. Ярким примером может служить александрийский врач Дорофей. В I в. до н. э. он глубоким старцем скончался в Тифорее, фокидском городке, затерянном в горах. См.: Реек W. Griechische Grabgedichte, № 135. Видимо, даже обладая большим стажем, этот выходец из Египта не смог найти в Греции более удобного места работы. Ведь Тифорея еще во времена Павсания не имела своего водопровода, и жители ее носили воду от реки, протекавшей внизу в ущелье (Paus., X, 32, 11). Правда, практика в Тифорее могла быть не очень беспокойной и жизнь здесь шла равномернее, чем в крупных центрах. Эти обстоятельства могли привлечь престарелого александрийского медика.
458
Интересно наблюдение Л. Коун-Хэфта о том, что на Косе известны служащие врачи только из числа граждан (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 64). Полная публикация всех эпиграфических источников с Коса позволит уточнить этот вывод. Но очевидно, что местные косские врачи стремились держать в своих руках всю медицинскую практику. Дело было не только в обыденных экономических интересах, но в принципиальном поддержании престижа рациональной медицины Коса. В эллинистическое время всякого рода знахарство и спекуляции на какой-то магической силе мошенников, объявлявших себя целителями, были распространены достаточно широко. Недаром тогда появился термин ίατροσοφιστής, который обозначал предсказателя, обладающего искусством магии. Несомненно, что специалисты в оккультных науках брались за лечение страждущих и душою и телом. Напомним, что сицилийская школа медиков не отказывалась от использования магии и суеверий в лекарском деле. См.: Jones W. Η. S. Philosophy and Medicine in ancient Greece, p. 11.
460
Правда, Птолемей IV Филометор (181—146) начальником над своими врачами поставил александрийского грека Хрисерма, сына Гераклита. Хрисерм носил весьма высокие титулы, как гласит посвятительная надпись на его статуе: («сородич царя Птолемея и начальник над врачами и эпистат Мусейона), которую в середине II в. посвятил на Делосе Аполлону, Артемиде и Латоне афинянин Арей, сын Памфила (Durrbach. Choix, № 90). Начальник врачей принадлежал к семье, издавна близкой к царям Египта (Plut. Cleom., XXXVI) и получавшей проксению в Дельфах (Syll.3, N 585). Имел ли Хрисерм медицинское образование, сказать трудно. Бесспорно то, что он был тесно связан с эллинским миром.
461
По-видимому, врачи-практики не стремились присоединяться к той или иной теоретизирующей группе. Плиний рассказывает о возвышении и упадке многих медицинских школ, причем от школы халкидонца Герофила, работавшего в Александрии в первой половине III в., многие отошли потому, что в ней была сильна книжность — quoniam necesse erat in ea litteras scire (Plin, NH, XXIX, 5).
463
Любопытно отметить, что полисная знать принимала активное участие в делах, связанных с медиками. Например, в Калимне около 240—230 гг. псефисму в честь врача Хартада предлагал член весьма богатой семьи Стратоник, сын Диотима. Его отец Диотим около 260 г. посвятил статуи своих отца и жены в экседре в святилище Аполлона. Позднее, около 200 г., сын Стратоника, Диотим, внес на нужды полиса 30 драхм — сумму в два раза большую, чем те граждане, чьи имена стояли рядом с ним. См.: Segre Μ. Tituli Calymnii, Ν 58, 85, 130.
464
Например Гиппократ, приводящий в своих «Эпидемиях» (VII) истории болезней 42 пациентов, в большинстве случаев указывает точное место жилища больного («выше храма Геркулеса» или «на площади Лжецов», или «около новой стены»), так что совершенно очевидно, что он лично бывал во всех этих домах. Демосфен упоминает о приходе врача к кормилице хозяина дома ([Dem.] In Euerg., 11, 59).
465
Сохранились рельефы из Афин и других городов, изображающие самого Асклепия у постели больного.
466
Plato. Politicus, 295 с. Достойно внимания то, что наряду с врачами Платон называет поступающими аналогичным образом и преподавателей гимнастики.