Когда в четверг, 30 января, Альбер Сарро предстал перед палатой, я должен был ожидать, что речь зайдет обо мне.
Фернан Лоран обвинил меня в том, что я нарушил перемирие своим присутствием на собрании Общества друзей Советского Союза. Мне не составляло труда ответить, что, действуя таким образом, я не думал предавать председателя совета министров, который сам ездил в Москву для переговоров со Сталиным. Я подчеркнул, что, войдя в правительство согласно указанию своей партии, я не мог в нем оставаться вопреки ее формальному желанию. Я подтвердил свою верность политике коллективной безопасности и свою симпатию к той Эфиопии, которую Италия и Франция ввели в Лигу наций. Я напомнил выступление итальянского делегата и слова Анри де Жувенеля, требовавших принятия негуса в Лигу наций. «Не надо учреждать классификацию, которая вновь открыла бы дорогу предрассудкам расы, касты, цвета кожи и нации». 28 сентября 1923 года Эфиопия была принята единогласно. Я еще раз выступил за соблюдение данного слова и решения Лиги наций. «Этот тезис о территориальной целостности государств – членов Лиги наций обязывает нас, – говорил я, – поддерживать его не только во имя французской чести, но и во имя интересов нашей страны». Я сослался на неосторожные действия, на секретные пакты, которые накануне 1870 года привели Францию к изоляции, и противопоставил этим зловещим маневрам внешнюю политику Третьей республики. В момент, когда Англия приняла, наконец, торжественные обязательства в пользу коллективной безопасности, в этот памятный день 11 сентября, в момент, когда Советская Россия только что заняла место в Лиге наций, чтобы защищать там доктрину неделимости мира, когда, наконец, было достигнуто международное согласие и мы, по выражению одного южноамериканского делегата, оказались на повороте мировой истории, когда 11 октября 1935 года пятьдесят государств высказались за применение Устава, – Франция вернулась к устаревшей политике торга и подачек, отказавшись от новой дипломатии солидарности в вопросах права. Наконец я мог говорить, изобличать возвращение к закону джунглей, подтвердить неизменность моей мысли и показать мое постоянное стремление действовать во имя блага Франции, оставаясь в стороне и выше внутриполитических забот.
Заключение
Итак, я заканчиваю эти воспоминания на том моменте, когда формировалось правительство Сарро. 4 июня 1936 года я действительно был избран председателем палаты депутатов, но я не принимал никакого участия в работе правительства на протяжении того года, когда германские войска вновь оккупировали Рейнскую область, а итальянцы захватили Аддис-Абебу, когда образовалось правительство Блюма. Следовательно, я не смог бы описать столь точно, как старался это делать ранее, важные события, которые уже вели к войне, позицию Англии, забастовки, сопровождавшиеся захватом заводов. Я был непосредственным свидетелем, но лишь со стороны, тех событий, о которых говорилось в правительственном заявлении Леона Блюма, матиньонских соглашений[206], роспуска мятежных лиг. Начинала осуществляться совершенно новая социальная политика; имели место такие трагические инциденты, как самоубийство Саленгро[207]. Леон Блюм провозгласил необходимость передышки и вскоре потребовал принятия чрезвычайных декретов. После захвата Гитлером Австрии внешняя политика приобрела совершенно трагический характер. Это была действительно эпоха потрясений, когда резко обострилась судетская проблема, эпоха миссии Ренсимена в Чехословакию, переговоров между Даладье и Чемберленом, первых мобилизаций в Германии, призыва запасников во Франции. Кульминационным пунктом была мюнхенская конференция 29-30 сентября 1938 года.
Что касается внутренних проблем, то я, пожалуй, мог бы провести аналогию между трудностями, с которыми столкнулся Леон Блюм, и теми трудностями, которые испытывал я сам в 1925 году. Он выступил за проведение широких реформ, и это ему не простили, несмотря на матиньонские соглашения; особенно ему ставили в упрек занятие заводов, изменение статута Французского банка, постепенную национализацию авиационной промышленности. Социалист-доктринер Леон Блюм вынужден был предложить в январе 1937 года «передышку», отменить меры принуждения по отношению к капиталам, восстановить свободное обращение золота, потребовать (в июне) чрезвычайных декретов.
Что же касается внешней политики, то она с тех пор приняла направление, прямо противоположное тому, которому я следовал. Не мне говорить о том, насколько повлияло на решение нашего правительства необходимое для нас соглашение с Великобританией. Я хотел бы просто поставить на обсуждение два факта, свидетелем которых я был. Накануне Мюнхенской конференции у меня состоялась долгая и, как обычно, сердечная беседа с Литвиновым в Женеве. Он подтвердил, что Советский Союз преисполнен решимости оказать Франции поддержку против Гитлера. Возникала только одна проблема – проблема прохода русских войск через польскую территорию. Литвинов полагал, что решение этого вопроса было бы более легким для Франции, чем для России. Можно задать себе вопрос: как обстояли бы дела, если бы Советский Союз был бок о бок с Францией во время встречи в Мюнхене?
Когда я возвратился из Женевы в Париж, меня посетил член палаты общин Спирс, который тогда был, если я не ошибаюсь, председателем франко-британской группы. Он был настроен очень враждебно по отношению к русским; я его убеждал целое утро. В конце нашей беседы он заявил мне, что я его убедил и что в Лондоне он будет действовать в духе моих советов. Я часто задаю себе вопрос, не был ли этот разговор со Спирсом одной из причин той более примирительной позиции которую Форейн оффис заняло в последний момент.
О той роли, какую я играл во время самой войны я опубликовал особую книгу под названием «Эпизоды».
В течение всей моей долгой общественной деятельности меня, однако, более всего занимала проблема управления городом Лионом, мэром которого я был избран впервые в 1905 году. С тех пор я постоянно избирался вновь на этот пост, за исключением периода моего пребывания в плену.
Я любил Лион, как любят человека. Я поставил своей задачей воскресить его прошлое, обеспечить его настоящее и подготовить его будущее.
Прошлое Лиона – это прежде всего его римское прошлое начиная с 43 года до нашей эры, когда он был основан, и до сражения, которое было дано и проиграно в 197 году претендентом в императоры Альбиной и которое повлекло за собой разрушение города и потерю им своего былого значения. После открытия профессором Лафоном некоторых исторических памятников я предпринял раскопки, в результате которых было обнаружено два театра, один храм (посвященный, вероятно, Сивилле) и две широкие дороги. Мои работы позволили установить, что амфитеатр мучеников находился не в Фурвьере, а в селении Кондате, близ алтаря, посвященного Риму и императору. Главный из двух театров достигает в диаметре 108 метров; он гораздо больше театров в Арле и в Оранже, но меньше по размерам, чем в Вьенне и в Отёне. Этот театр разделен на два этажа. Оркестр помещался на прекрасных многоцветных подмостках, украшенных зеленой эмалью, розовой брекчией и серым гранитом; украшенная нишами и колоннами сцена представляет архитектурное целое, наиболее сохранившееся по сравнению с другими известными театрами. Это сооружение могло вместить около семи тысяч зрителей. Маленький театр достигает всего лишь 73 метров в диаметре; в нем имеется шестнадцать рядов ступенчатых скамей амфитеатра и две крытые галереи; его выложенные плитами подмостки еще красивее, чем у соседнего с ним театра. Мы смогли устроить великолепные представления и концерты в обоих этих театрах. Я выражаю здесь пожелание, чтобы после моей смерти этот замысел не был предан забвению и чтобы в Фурвьере старались не ставить посредственные и вульгарные спектакли.
Я хотел бы описать жизнь Лиона в XVI веке. Это необъятная тема. В то время, как говорил мой учитель Фердинан Брюнетьер, наш город был подлинной столицей Франции.
206
Имеются в виду решения конференции представителей рабочего класса, предпринимателей и правительства, созванной правительством Леона Блюма в июле 1936 года. Созыв конференции явился следствием широкого размаха забастовочной борьбы французского пролетариата в мае – июне 1936 года. Конференция приняла решение о повышении заработной платы рабочих в среднем от 7 до 15 процентов. –
207
Саленгро – видный деятель французской социалистической партии, мэр города Лилля, был министром в правительстве Блюма. –