— Отчего же такое прозвище?
— А вотъ отчего: былъ царь императоръ Павелъ первый… еще и дѣдовъ нашихъ не было на свѣтѣ; можетъ, при отцахъ-то нашихъ дѣдовъ жилъ императоръ Павелъ I, а при немъ былъ нашимъ бариномъ Мусинъ-Пушкинъ. За какую-то заслугу царь любилъ того Пушкина. Пушкинъ и говоритъ разъ царю: «сдѣлай, царское величество, божескую милость:- обмѣняй ты мнѣ: я тебѣ отдамъ всю мою Пушковщину, а ты мнѣ дай Лысково». Лысково — село такое есть на низу, на Волгѣ… «Возьми, говоритъ царь; только дуракъ ты, скажу я тебѣ, Пушкинъ: попроси ты у меня Лысково такъ, я отдалъ бы и такъ, а теперь давай Пушковщину въ обмѣвъ». Пушкинъ взялъ Лысково, а намъ сказана воля.
— О чемъ болтаете? послышался сзади голосъ.
Я оглянулся: облокотясь на загородь, стоялъ старикъ, шедшій, вѣрно, съ работы.
— А! это ты, Ѳедоръ Ѳомичъ! крикнулъ разскащикъ, вотъ человѣкъ спрашиваетъ, за что мы пушкарями прозываемся?
— Царь императоръ Павелъ I, дай Богъ ему вѣчную память, объявилъ насъ вольными, сказалъ пришедшій.
— Я говорилъ ему тоже, что при царѣ Павлѣ; дѣды еще не помнятъ…
— Ну, это ты совралъ, перебилъ его пришедшій: я помню, моя матка на барщину ходила.
— А вотъ что царь Павелъ здѣсь отродясь никогда не бывалъ, такъ это точно что не бывалъ, продолжалъ Ѳедоръ Ѳомичъ: да не то, что царь Павелъ, а, опричь царя Петра, ни одинъ царь не былъ.
— А царь Петръ былъ?
— Петръ былъ.
— А давно?
— Тотъ за дѣдовъ былъ! того никто и не помнитъ; въ ту пору канаву копали; такъ онъ часто изъ Москвы на канаву въ Питеръ ѣздилъ, а дорога-то шла на Волочокъ (Вышній) и на Весь (Весьегонскъ); такъ, значитъ, и здѣсь проходила дорога.
— Долго копали канаву?
— Про то не знаю и врать не хочу, отвѣчалъ старикъ, а только народу много загубили; сколько денегъ потратили, и сказать нельзя!..
— Старики говорятъ, перебилъ мой первый знакомый: старики говорятъ, у канавы одинъ берегъ — мѣшки съ деньгами, а другой — головы человѣческія.
— Это только такъ говорится, возразилъ старикъ, а дѣло было не такъ; берегъ — мѣшки съ деньгами, это значитъ: денегъ столько истратили; другой берегъ — головы человѣческія, это значитъ: народу столько на канавѣ перемерло.
— А еще говорятъ: откупщики понастроили кабаковъ, такъ въ тѣхъ кабакахъ столько денегъ пропито! а вино-то было дурное, отъ того вина и народъ такъ вымиралъ.
— А про грознаго царя Ивана не слыхалъ ты? спросилъ я старика.
— Про грознаго царя не слыхалъ, нѣтъ! отвѣчалъ старикъ, а про Пугачева слышалъ.
— Что же ты про него слышалъ?
— Сильный былъ воитель; только онъ здѣсь не былъ, не заходилъ сюда.
— Однако мнѣ пора опять за работу, сказалъ пахарь: дай Богъ вамъ путь!
— Спасибо! отвѣчалъ мужикъ: доори, а мы пойдемъ своей дорогой.
Въ Невицахъ и попросился переночевать въ первой попавшейся мнѣ избѣ; женщина лѣтъ сорока съ словами: «милости просимъ!» отворила дверь и я вошелъ въ избу.
— Что, родимый, чай странному человѣку и поѣсть можно? чай проголодался?
— Да, матушка, дай чего нибудь поѣсть!
— Ныньче я картоши (картофель) [20] варила; погоди, я тебѣ въ чашечку налью.
Послѣ картошей, хозяйка мнѣ дала морошки съ молокомъ. Это кушанье приготовляется такъ: кладутъ морошку въ горшокъ, ставятъ въ печь и когда ягоды довольно упрѣютъ, протираютъ ихъ чрезъ рѣшето; морса этого оставляютъ и на зиму ведра по три и по четыре.
— Сколько жъ тебѣ, хозяюшка денегъ надо? спросилъ я хозяйку, вставая изъ за ужина.
— А за что не деньги, родной?
— Какъ за что? за ужинъ?
— И родимый! Богъ съ тобой картоши свои, молочко свое; ягодъ Богъ пока много народилъ; за что-же брать-то? И то сказать: какъ же я возьму деньги съ страннаго человѣка?
— Да у меня деньги есть…
— И не говори этого! а коли у тебя есть, такъ поставь Богу свѣчку, вотъ и все! — А куда Богъ несетъ? круто поворотила баба, чтобъ покончить непріятный для нея разговоръ.
Поутру опять хозяйка меня накормила и опять не взяла никакой платы.
— Какъ мнѣ пройти въ Нефедьево? спросилъ я хозяйку, сказавъ ей спасибо за завтракъ.
— А вотъ ты спроси у моего мальца! отвѣчала она: онъ у насъ знаетъ, а я тебѣ не скажу.
— Онъ же почемъ знаетъ?
— Онъ ходилъ со слѣпенькимъ, такъ всѣ мѣста знаетъ; слѣпой-такой богатый; и добро-бы хорошо стихи пѣлъ, а то Дазаря, да Егорья, вотъ и все; а много собираетъ! Моему парнишкѣ отъ Николы вешняго до десяти дней послѣ Петрова дня цѣлковый по уговору заплатилъ; одному слѣпому ходить нельзя, такъ слѣпой поводыря нанимаетъ.