Еще не знаю, как все это мне в жизни пригодится.
А пока наступает осень, и я снова иду в школу. В свой хедер. К своей «хевре»[7].
Да, вспомнил, что мне нужно сегодня сделать. Полить цветы. У меня ведь, как у каждого нормального военного в отставке, есть палисадник. А в нем — цветы. И их нужно поливать.
Сейчас снова поплыли воспоминания детства. Учеба. Ибо «кузнечный цех» я уже прошел. Нужно было, как говорил папа, становиться умным. A-то будешь как кантор[8]. Писка — много, а булка всегда без масла. Папа говорил мне — ты должен быть не по книжному делу, а по инструментам. У тебя руки к этому делу тянутся. Но читать, писать, да Тору знать — первая обязанность каждого еврея. Вот я и начал познавать Тору.
Наша семья была не богатая, но и не особенно бедная. Поэтому меня отдали не в талмуд-тору — где обучались бесплатно дети неимущих, а в хедер — за плату. Но и за подзатыльники. Хотя в принципе мы жили дружно и долбили Талмуд. Вот спросите — ничего не помню. И задача моя была простая — быстрее этот хедер пройти да на Кузнечную улицу.
Что это вдруг вспомнил популярную песенку моей любимой Толкуновой: «А мне мама, а мне мама целоваться не велит…» К чему бы?
Целоваться то еще было очень рано. А мама и папа меня пугали. Или по окончании хедера отправят меня к раввину продолжать изучение Талмуда в синагоге или пошлют в иешиву[9]. Но пока я твердо сидел в хедере, посматривал в грязное окошко полуподвального класса на свою любимую Кузнечную и посмеивался вместе с другими хулиганишками над Бублом-тублом, который никак не мог сложить два плюс пять. Уж наш учитель ему и примеры из жизни приводит:
— Бубл, дорогой, послушай. У тебя в брюках в одном кармане два рубля, а в другом — три. И сколько будет всего?
Бубл долго думал, переспрашивал и наконец отвечал:
— Если в одном кармане два рубля, а в другом три — то это не мои брюки.
Ну, смех смехом, а после хедера грозила нам иешива. Что никого из моих друзей не радовало. Нам уже исполнилось по 10–12 лет и мы намечали себе трудовую, достойную жизнь. С семьей, небольшим гешефтом и традиционной гефилте-фиш на пасхальные праздники.
Но иногда со мной что-то случалось. Я, соревнуясь с ребятами, стоя на одной ноге, вдруг чувствовал себя настоящей цаплей. Которая может взлететь в эту бездонную синь. И лететь над речкой и прудиками, свесив ноги и разглядывая лягушек и прочих Божьих тварей. А вдруг — тишина.
Я и представлял себе, что вот так, когда-нибудь, улечу из моего местечка в иной мир и уже не буду Файтл-цапля, а просто настоящий мужчина. И может у меня даже появится жена.
Тут мои мечты обрывались и я даже терял равновесие. На радость друзьям-соперникам. Слава Богу, не знали они и даже не догадывались, о чем я мечтаю. Надо же, о небе! Ха!
А пока учитель мучает нас устным счетом. Который мы, слава Богу, всячески оживляем своими «сверхумными» хохмами. Например:
— Борух, сколько будет восемьдесят плюс девяносто?
— Рубль семьдесят, ребе.
И так далее. Веселимся. Иногда наш хахем[10] — учитель пишет записки родителям. Например: «Уважаемый реб Меер. Мойте вашего Абрама, он пахнет». И получает достойный ответ: «Уважаемый реб Сфорим. Абрама нужно учить, а не нюхать».
Дома тоже происходят интересные вещи. Все-таки, когда в доме много женщин, то и событий значительное количество. Вот, у старшей, Пэрл, а по-русски это Полина, стал появляться молодой человек. Евсей, сын Пинхуса. Что из соседнего штеттла. Предлоги визитов даже мне кажутся идиотскими. То книгу взять. То вернуть. То переплести Тору. И так далее. Папа вообще не обращает внимания на эти визиты. Мол, этих парней, как стая тараканов. И каждый хочет прибежать первым.
Моя мама, Ребекка, поехала даже в это местечко. Да что там ехать. Можно и пешком. Но мама — поехала-таки. И вернулась довольная. Этот Пинхус держит, как оказалось, веревочную мастерскую. И работницы у негодовольные. И Евсей, то есть наш претендент, получил характеристику порядочного молодого человека.
Ужинают они при двух лампах-трехлинейках. Это значит, что на керосине не экономят и любят свет при святом ужине. А Пинхус еще и в ихней синагоге не последний человек. Ведет там какую-то бухгалтерию.
Все это я подслушал, но нашей фифе — Полинке решил пока не рассказывать. «Успеензех» — как говорила моя мама. А пока родители притворяются, что Евсея видят редко и приглашают всегда в дом церемонно и чинно. Мол, пусть сидят и о книжках рассуждают.