В этом не было злого авторского умысла, не было какой-либо недооценки образа Пестеля. Так произошло не то чтобы само собой, но — как бы независимо от первоначальных авторских планов. Подобные случаи, когда художник не мешает (и правильно поступает!) естественному проявлению натур героев, которым дал жизнь, в истории литературы нередки и достаточно известны. Именно так, вопреки ожиданиям Пушкина, вышла замуж Татьяна Ларина. В силу той же закономерности во второй книге трилогии К. Симонова стал первоплановым героем, потеснив Синцова, генерал Серпилин. По аналогичной причине главным героем романа Б. Окуджавы о Пестеле стал «бедный Авросимов». И дело тут не в том, кому из героев уделено больше строк. В конце концов, было бы вполне правомерно показать Пестеля через восприятие того же Авросимова. Автор, похоже, так и поступил. Что же произошло в результате? Попытаемся неторопливо разобраться.
Пестель — не просто известнейшая историческая личность, один из наиболее выдающихся лидеров революционного движения в России XIX века. Он, помимо всего прочего, интереснейшая, весьма многогранная человеческая натура, объект для писательского исследования чрезвычайно заманчивый. Достаточно познакомиться со славной биографией волевого и мужественного молодого командира, достаточно прочитать его «Русскую правду», чтобы ощутить блеск интеллектуального и духовного богатства этой незаурядной личности. Военное начальство, характеризуя полковника Пестеля, отмечало, что он всюду будет на своем месте — в роли разведчика или дипломата, во главе армии либо на посту министра. Пушкин так отозвался о Пестеле после встречи с ним: «Умный человек во всем смысле этого слова… Один из самых оригинальных умов, которых я знаю».
Показана ли в романе Б. Окуджавы упомянутая Пушкиным сила и оригинальность ума Пестеля? Показана. Но — лишь отчасти. Преимущественно — в некоторых политических высказываниях героя: о единоличном правлении и деспотии, о зависимости благоденствия народов от их правительств… Но о более полном и глубоком раскрытии образа говорить в данном случае затруднительно. Почему так произошло? Быть может, все дело в том, что — в отличие от большинства своих литературных коллег по тематике (Вл. Гусев, Н. Эйдельман и др.) — Б. Окуджава показывает Пестеля не в период подготовки к восстанию и не в разгаре событий, а в канун казни, хотя и не сломленного, но угнетенного горечью поражения? И отсюда — несколько недостаточная освещенность образа Пестеля по сравнению с всепроникающим просвечиванием натуры того же Авросимова?
Видимо, прежде чем судить об относительной полноте раскрытия характеров двух героев одного произведения, нужно ответить на немаловажный вопрос: кто из этих двух героев главный, а кто второстепенный. Какую задачу ставил перед собой Б. Окуджава — исследовать образ Пестеля через восприятие его бедным писарем или же, наоборот, рассмотреть образ Авросимова в свете влияния на него личности декабриста? Судя по всему, в процессе работы над задуманным романом о Пестеле начала превалировать вторая задача. И Б. Окуджава не стал отказываться от ее решения.
В свое время я не учел всех этих обстоятельств, когда впервые говорил о Пестеле и Авросимове. Испытывая нетерпеливое желание найти в нашей прозе по возможности всеобъемлющее художественное воплощение образа весьма небезразличной мне исторической личности, я недооценил авторского стремления решить несколько иную задачу и решить ее по-своему. Я сетовал, что бедный «господин Ваня», освещенный всеми «юпитерами» писательского мастерства и таланта, решительно заслоняет, отодвигая в угол, нахохленную фигуру вожака южных декабристов»[31]. Впоследствии, знакомясь с новыми работами Б. Окуджавы, с образами Шипова и Мятлева, я убедился, что был не прав. Ибо каждый художник, в конце концов, берется изображать тех либо иных героев в соответствии с конкретным складом своего характера и темперамента, дарования и мировосприятия. Так, в одном из своих интервью Б. Окуджава признал свое пристрастие к традиционному в русской литературе живописанию так называемых «маленьких» людей, хотя оговорился при этом, что специально такой задачи перед собой не ставил. Но вот, как бы там ни было, а такой «маленький» человек стал главным героем произведения, задуманного поначалу как роман о человеке далеко не «маленьком»…
Наивный молодой провинциал Авросимов на первых порах новой своей службы в столице искренне верил, что декабристы, показания которых он добросовестно и неграмотно записывал, суть немыслимые злодеи. Но представление это, внушенное писарю вышестоящими господами, никак не совмещалось в душе Авросимова с тем, что приходилось ему видеть и слышать. Не совмещалось и не уживалось с тем неожиданным впечатлением, которое производила на девственную эту душу личность допрашиваемого полковника Пестеля. Бедный «господин Ваня» не в силах был выдержать буквально взрывавших его неискушенную натуру противоречий, не смог участвовать далее в нечистом деле, ибо оказался неисправимо чистым нравственно. Последнее обстоятельство получает затем еще одно подтверждение в новом романе Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов», где в одном из эпизодов вновь появляется Иван Авросимов — на сей раз уже немолодой чудаковатый помещик, кое-чему научившийся, а чего-то так и не уразумевший, казалось бы рехнувшийся бесповоротно, такой же неграмотный, но — и это главное! — по-прежнему не способный быть участником какого бы то ни было осознанного им злодеяния…
С образом Авросимова в творчестве Б. Окуджавы начинает постоянно звучать один и тот же варьирующийся лейтмотив: особый авторский интерес к «маленькой» личности, лишенной каких бы то ни было злодейских черт, однако вынужденной социально несправедливыми обстоятельствами участвовать в больших злодеяниях — не ведая, что творит…
Таков по-своему и Михаил Иванович Шипов — герой произве: дения Б. Окуджавы «Похождения Шипова, или Старинный водевиль», впервые опубликованного на страницах журнала «Дружба народов» в конце 1971 года, а в 1975 году выходившего отдельной книжкой.
Был в биографии Льва Толстого такой эпизод. Еще нестарый, но уже известный писатель открыл у себя в Ясной Поляне школу для крестьянских детей. Жандармы, как говорится, не прошли мимо. Для слежки за Толстым был направлен специальный агент. О последнем, а заодно и о прочих обстоятельствах этой гнусной жандармской акции решил поведать современному читателю Б. Окуджава.
Итак, некто Шипов, бывший лакей шефа жандармов князя Долгорукова, сыщик при московской полиции, талантливый спец по вылавливанию мелких карманников, избран властями как наиболее подходящая кандидатура для «деликатного» дела — выслеживания графа Толстого и якобы обосновавшихся под его крылом крамольных студентов…
С самого начала повествования Шипов вроде бы предельно ясен. Этакий ничтожненький человечек с примитивными потребностями: любыми правдами и неправдами получить побольше деньжат, чтобы насладиться комфортом, выпивкой и закуской, женской лаской и — далеко не в последнюю очередь — чувством собственной значимости и причастности к сильным мира сего. Ради удовлетворения таковых своих потребностей герой наш, отнюдь не злобный по натуре, оказывается способным на самое отвратительное злодеяние. «Когда нам чего нужно, — откровенно размышляет он, — мы и соврать, и убить можем». Таким герой, похоже, и останется. Ничто в его натуре, пожалуй, не переменится. Разве только поддастся — в пределах своих возможностей — незримому влиянию благородной натуры преследуемого им великого человека (вспомним, что и писарь Авросимов не мог противостоять влиянию личности допрашиваемого при нем Пестеля, а в «Путешествии дилетантов», кстати, аналогичное влияние со стороны Мятлева испытает преследующий его жандарм).
Узрев наконец плачевный результат неправедных трудов своих, потрясенный бессмысленным разгромом Ясной Поляны, Шипов ощутит в себе нечто новое, непривычное. Нечто вроде раскаянья измаявшегося грешника, когда возобладают в нем и проявятся наконец не худшие стороны души. Ведь и злодей способен страдать. С той лишь разницей, что — заслуженно. И весь вопрос в том, очистится ли он своим страданием, перестанет ли приносить незаслуженные страдания другим.