При всем различии романов «Черный Котел» и «Пропащие музыканты» их многое и объединяет. В «Пропащих музыкантах», хотя еще и не очень определенно, возникает ощущение угрозы, нависшей над пока еще почти идиллическим миром Фарерских островов. Хищник и лицемер Матте-Гок — лишь первый предвестник надвигающихся бедствий. Конечно, не случайно он вторгается в жизнь героев накануне первой мировой войны, и уж тем более не случайно автор сравнивает его с теми, чьими руками эта война готовится и рядом с кем он кажется «крохотной бледной сколопендрой среди тигров, львов и ядовитых змей». Таинственное происхождение Матте-Гока придает этой фигуре символический характер: его отцом мог быть любой из заправил города, он — порождение всего общества, Опперман в зародыше.
В отличие от Оппермана Матте-Гоку не удается воспользоваться плодами своих злодеяний: его уничтожает Мориц, олицетворяющий собой добро и творческое начало в человеке. Убийство противоречит всему существу Морица (совершив его, он убивает и самого себя!), но оно оказывается неизбежным. Добро вынуждено защищаться, оно не имеет права оставаться пассивным или надеяться на чудо — эта мысль отчетливо выражена в судьбе Корнелиуса.
Если в «Черном Котле» Хайнесен не показывает сил, способных противостоять натиску опперманов, то в «Пропащих музыкантах» он связывает свои надежды именно с творческим началом, неистребимым и вечным. Пусть мечтатели-музыканты выглядят «пропащими» в глазах трезвых и рассудительных мещан — они и подобные им хранят и передают дальше живительную искру красоты и человечности, без которой немыслима жизнь.
Погибают Мориц, Сириус, мятущийся философ Мортенсен, попадает в сумасшедший дом Корнелиус, но живет память о них, их музыка. Как свет угасшей звезды, доходит сквозь годы до людей поэзия Сириуса, первые шаги к славе делает юный Орфей, принявший от отца и его братьев неугасимый огонь творчества — как сами они приняли его когда-то от Корнелиуса-старшего, создателя эоловых арф. И ласково улыбается Орфею Тарира — таинственная фигура, занимавшая сны его детства и увиденная им наяву на носу корабля, уносящего его навстречу жизни. «Тарира — это дар, ниспосланный тебе, и в нем воплотились сокровеннейшие свойства твоего Я. Она — олицетворение скорби, тоски и любви, рожденной беспокойными порывами художнической натуры».
В воображении Орфея Тарира сливается порой с образом его матери — воплощением животворных сил добра, душевной щедрости, теплоты. Так Хайнесен символически выражает мысль о нерасторжимости творчества и гуманности, мысль, которая ясно просматривается в характеристике каждого из «пропащих музыкантов». Устами одного из них — магистра Мортенсена — автор утверждает реальность добра, незримых нитей душевной близости, связывающих людей, — в противовес мрачным философским концепциям Кьеркегора, нашедшим стольких последователей и сторонников как раз в годы создания романа.
Спор с теми, кто видит в человеке лишь озлобленное или отчаявшееся существо, бесконечно одинокое и неспособное обрести контакт с другими, Хайнесен продолжает и в последующие годы.
В романе «Плеяды» (1952) он рисует первое соприкосновение ребенка с реальным миром как вечное, бесконечно повторяющееся (и все же неповторимое!) таинство приобщения к чуду жизни. В романе отчетливо звучит мысль о непрестанном обновлении мира, уверенность в конечном торжестве светлых сил добра и человечности.
Оптимистическое звучание характерно в целом и для новелл, составивших сборники «Волшебный свет» (1957) и «Наваждение Гамалиеля» (1960)[2].
Чрезвычайно разнообразные по содержанию и манере повествования, новеллы Хайнесена нередко посвящены изображению трагических событий, изломанных судеб, изуродованных воспитанием и средой характеров. Но почти в каждом из своих персонажей — юном художнике Марселиусе («Волшебный свет»), в полудикой Аталанте («Аталанта»), в уличной проститутке Полоне («Душа») — Хайнесен выделяет как главное неизбывную тоску по прекрасному, инстинктивную тягу к чистым и светлым отношениям, готовность к самоотверженной любви. Большое место в новеллистике Хайнесена занимает раскрытие внутреннего мира ребенка, воспоминания о собственном детстве и юных годах («Моя романтическая бабушка», «Здравствуй, Копенгаген» и др.).