Последние слова Суад произнесла, млея от восторга.
— И это все? — спросил Камель.
— Тут еще четыре или пять строк… «Суровый климат Запада, способствуя затуманиванию умов, порождал обскурантизм, словно отражаясь в диалектическом зерцале, и тогда над мусульманской Испанией запылали тысячи огней Weltkultur[89], гораздо более специфической в своей универсальности, чем универсальной в своей специфике». Теперь все.
— Наконец-то, — с облегчением вздохнул Камель.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Буалем.
Буалем принадлежал к числу посвященных, которые два раза в неделю собирались на квартире у Гима слушать его лекции относительно развития исламской мысли.
— Fog[90] и сироп с миндальным молоком, вот это что. Как, спрашивается, читатели могут переварить такое?
— Ничего другого у меня нет, — сказал в ответ Мурад.
— Тогда напиши сам.
— Да ничего не происходит, новостей никаких нет.
— И не надо! Напиши основополагающую статью, нечто такое, что заставило бы читателей встряхнуться, вывело бы их из повседневной тягомотины, это им пойдет на пользу.
— Вы не успеете прочитать.
— Примем на веру… если, конечно, тебе не вздумается выступить с призывом к убийству.
Вошла секретарша.
— Что мне делать с канадцами? Они уже целый час ждут у тебя в кабинете, — сказала она, глядя на Мурада.
— Сейчас иду.
Он встал. Общественные связи тоже входили в круг его обязанностей.
— А со статьей я что-нибудь придумаю, — сказал он на прощанье, — в любом случае принесу ее завтра в типографию.
Дверь в его кабинет была открыта.
— Извините меня, ребята, я вас сейчас не ждал.
— Ничего, — сказал в ответ тот, что был поменьше ростом, интеллигентного вида (другой тем временем сосредоточенно разглядывал паркет). — Если вы заняты, мы можем зайти в другой раз.
— Ни в коем случае, — запротестовал Мурад. — Здесь ведь редакция газеты «Альже-Революсьон»… Итак, чем мы можем вам помочь?
— Так вот. Его зовут Лонгваль. Меня — Принц. Мы оба сторонники независимости Квебека, вы, наверное, это знаете?
— Да, знаю, — сказал Мурад.
— Мы приехали в Алжир, потому что являемся представителями революционно-освободительного движения.
— Так же, как и мы.
— Вот именно… как вы.
— С жильем вам удалось устроиться?
Мурад подождал, но Принц как будто не слышал вопроса.
— Где вы живете? — продолжал настаивать Мурад.
— Дело не в этом.
— А в чем?
— Нам нужна работа.
В словах Принца ощущался запах земли, восемь месяцев утопающей в снегу. Только полярные льды способны были сохранить этот аромат древней земли, где некогда жили его предки.
— Ваша профессия? — спросил Мурад.
— У меня диплом химика.
— А у вас?
Лонгваль, бессильно опустив плечи, по-прежнему, не отрываясь, глядел в одну какую-то точку на полу.
— Он механик, — сказал Принц, — умеет мастерить разные механизмы… Понимаете?
— Понимаю, — сказал Мурад.
— И вот мы решили между собой: Алжир — это фён[91]! Это страна социализма… А в социалистической стране существует право на труд. Но когда приехали, то увидели: у многих алжирцев у самих нет работы.
— В любой слаборазвитой стране рабочих рук всегда больше, чем работы. Видите ли, здесь не Канада.
— В Канаде есть работа, но мы не могли там оставаться, потому что… потому что не знали, что нас ждет.
Принц стал оглядываться по сторонам, словно ища что-то.
— Мы не знали…
— Мы знали, — послышался невыразительный голос Лонгваля.
Он помолчал немного.
— Нас ждала смерть.
Голос Лонгваля звучал печально:
— Смерть — от нее не убежишь, но до этого хотелось бы успеть что-то сделать.
Затрещал телефон. Словно автоматная очередь. Мурад снял трубку.
— Я уже знаю, спасибо. Амалия прилетит завтра в Мэзон-Бланш[92]… Да, я встречу ее… Извините, — сказал Мурад, опять повернувшись к канадцам. — Скажите, а партия субсидирует вас?
— Мы только месяц как приехали, — заметил Принц.
— Да и потом… — прервал его Лонгваль, но тут же умолк, словно ждал чьей-то подсказки.
Мурад готов был закричать, чтобы заставить Лонгваля оторвать взгляд от гвоздя, приковавшего его глаза к полу.