— Да, — подхватил капрал Флинт, для которого не было ничего приятней, чем разговоры о войне, — все так и было, как говорит пастор Аминь. Поначалу дикари, пронырливые и ловкие, устраивали нам засады и удирали прежде, чем мы успевали их атаковать; да только генерал надумал вызвать в эти места кавалерию. До такого никто бы не додумался, это придумал Бешеный Энтони. Как только дикари стали нас обстреливать, мы напали на них и спугнули, а стоило им подняться, как кавалерия рванулась в бой, сверкая «длинными ножами» и тесня врага на своих скакунах в «кожаных чулках». Мистер Аминь сыскал в Писании слова, которые точно предсказали нашу победу, да и описали ее почти так же точно, как донесения в штаб армии.
— Гад, — толпа будет теснить его, — вставил миссионер, торжествуя.
— Так точно — так точно; кавалеристы их и потеснили! Бешеный Энтони так и сказал, что хватит одного эскадрона, после того как мы выбьем краснокожих из засады, да и из любого укрытия; так оно и вышло. Признаюсь, я стал еще больше уважать Священное Писание после того, как пастор Аминь прочел мне те слова.
— Склони свой слух к этим словам, друг бортник, — добавил миссионер, который наконец-то оседлал любимую лошадку: он воображал, что видит сынов Израиля в краснокожих сынах американского Запада, — и скажи мне сам, знаешь ли ты более пророческие слова: «Вениамин[95] хищный волк, утром будет есть ловитву и вечером будет делить добычу»[96]. Никакое человеческое искусство не в силах дать более верный портрет этих индейцев.
Боден был не слишком силен в Священном Писании и едва ли понимал, что все сие значит. Идея о том, что американские индейцы — потомки потерянных колен дома Израилева[97], была ему в новинку; не мог он также представить себе, чем стоит гордиться в истории этих племен, даже в самые благодатные дни, когда они владели землей обетованной;[98] хотя некоторые смутные воспоминания о том, что он читал в детстве, — а какой американец не читал Писания? — позволили ему задать несколько вопросов относительно только что полученных сведений.
— Значит, вы принимаете американских дикарей за иудеев? — спросил он, поняв основную идею миссионера.
— Это так же неоспоримо, как и то, что вы здесь, передо мной, друг бортник, хотя вы не должны полагать, что я считаю Питера Оноа потомком колена Вениаминова. Нет, для определения племени Питера я прибегаю к стиху двадцать первому. «Неффалим… «— Неффалим предок этого рода. — «Неффалим — серна стройная; он говорит прекрасные изречения». Ну, может ли быть сказано лучше? Серна стройная — это лесной олень на воле, и, в смысле метафорическом, к оленю относится и человек, который на него охотится. А Питер был — да нет, и остается — великим охотником и имеет безусловное отношение к «сернам», то есть оленям; а «он говорит прекрасные изречения» — это окончательно подтверждает мое мнение, тут никаких сомнений быть не может, потому что Оноа — самый красноречивый из всех ораторов, каких мне приходилось слышать! Никто из тех, кому довелось его слышать, не станет сомневаться, что он — именно тот, кто «говорит прекрасные изречения». Какие еще доводы привел бы достопочтенный миссионер в пользу своей теории, которую он издавна лелеял, мы не можем поведать, так как сам индеец подошел к беседующим и прервал их разговор. Питер решил без промедления отправиться на тот берег и пришел сказать об этом своим спутникам, которых брать с собой не собирался. Помешать осуществлению этого намерения Бурдон мог разве что применив силу; прибегать же к силе, как он считал, было неразумно и рискованно.
95
97
98