Еще с большим рачением должно стараться выражать подражательную созвучность. Признаюсь, что это меня в переводе более всего затрудняло. Язык наш для сего слишком беден... К изображению каждой такого рода красоты делал я всевозможные усилия; но как нельзя было предуспеть везде, то в замену того старался я, сколько мог, сообщить подражательную созвучность многим стихам, в которых Вергилий не поместил оной. Ибо должно иногда превзойти свой подлинник именно для того, что мы слишком слабее оного. Наконец, переводчик должен наблюдать точность в сохранении каждому члену речи места, которое занимает он, всякий раз, когда существенно постепенный ход мыслей того требует. Он прилежно стараться будет о верном выражении каждой черты; редко скажет двумя стихами то, что сочинитель изобразил одним. Чем более черта растягивается, тем слабее становится. Так, острая жидкость, разведенная водой, увеличиваясь количеством, уменьшается в силе.
Всего более в таком поучительном творении, каково «Георгики», краткость необходима. Правило, кратко изображенное, легче впечатлевается в памяти, чем заглушенное кучею слов, его обременяющих. В сем-то, конечно, намерении Боало наполнил свое «Искусство стихотворства» краткими стихами, к затвержению способными.
Я старался по возможности быть также кратким, как мой подлинник. На две тысячи с лишком стихов в переводе моем не прибавилось более двухсот двадцати. И в этом не гнался я за пустою славою сравниться числом стихов с Вергилием, но искал средства представить ту стремительность подлинника, которая составляет главнейшие красоты его.
Самая важнейшая обязанность переводчика, все оные в себе заключающая, состоит в том, чтобы дать почувствовать в каждой части сочинения действие, сочинителем произведенное. Он должен по возможности стараться представить буди не те самые красоты, по крайней мере толикое же число оных.
Кто берется за перевод, тот принимает на себя долги, которые уплатить обязан хотя не тою самою монетою, но такою же суммою. Ежели не может он изобразить картины, пусть заменит мыслию; если не в состоянии выразить слуху, пусть выразит уму; буди не так разителен, пусть пленит стройногласием; ежели не столь краток, пусть богатством отличается; когда видит, что ослабил подлинник в одном месте, пусть усилит его в другом, пусть возвратит ему впоследствии то, чего прежде лишил, и тем самым установит везде точную замену, удаляясь всегда, или возможно менее, от свойства сочинения и каждой части оного. По сему-то несправедливо сличить каждый стих подлинника с соответственным стихом перевода, но по целости и по общему действию каждой части должно судить о его достоинстве.
Для такого перевода нужно, как часто говорено было, не токмо наполниться духом сочинения, забыть свои нравы, присвоив сродные ему, оставить свою землю, чтоб переселиться в его отечество, но даже стараться искать красоты его в прямом их источнике — природе. Чтобы лучше подражать способам, какими изображал он предметы, должно стараться видеть оные; и таковой перевод есть почти сочинение».[1]
Ко всем сим, без сумнения, весьма основательным наставлениям г-на Делиля осмеливаюсь присовокупить несколько замечаний, почерпнутых мною из достоподражательного его примера. Мне показалось, что при переводе описаний или картин для оживления, усиления или объяснения оных можно позволить себе некоторое распространение, к чему, признательно сказать, иногда необходимость рифмы принуждает. Я приметил, что таковая благоразмеренная растяжка отнюдь не уродует красоты подлинника. Представляю пример из бессмертного Ломоносова.
В книге Иова читаем: «Рече господь Иову сквозь бурю и облаки... „Препояши яко муж чресла твоя: вопрошу тя, ты же ми отвещай. Где был еси, егда основах землю, возвести ми еще веси разум: кто положи меры ея, аще веси, или кто наведый вервь на ню? На чем же столпы ея утверждены суть; кто же есть положивый камень краеугольный на ней? Егда сотворены быша звезды, восхвалиша мя гласом велиим вси ангелы мои. — Заградих же море враты, егда нзливашеся из чрева матере своея исходящее? Положих ему облак во одеяние, мглою же пових е; и положил ему пределы, обложив затворы и врата“. Рек же ему: до сего дойдеши и не прейдеши, но в тебе сокрушатся волны твоя. Или при тебе составих свет утренний; денница же весть чин; ятися крых земли, отрясти нечестивыя от нея. — См. глава 38».
Высоким духом стихотворства воспламененный переводчик, распространяя картины сии, говорит:
1
См.: «Les Georgiques», edition LXXIV in 12. Discours preliminaire, pp. 57–64 («Георгики», издание 74 г. в 12 (д. л.). Предисловие, сс. 57–64. —