1. Главная
  2. Книги
  3. Капнист Василий Васильевич
  4. Избранные произведения
  5. Страница 43
Выбрать главу
Сбери свои все силы ныне, Мужайся, стой и дай ответ. Где был ты, как я в стройном чине Прекрасный сей устроил свет, Когда я твердь земли поставил И сонм небесных сил прославил Величество и власть мою? Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо мною Бесчисленны тьмы новых звезд, Моей возжженных вдруг рукою, В обширности безмерных мест Мое величество вещали, Когда от солнца воссияли Повсюду новые лучи, Когда взошла луна в ночи?
Кто море удержал брегами И бездне положил предел И ей свирепыми волнами Стремиться дале не велел? Покрытую пучину мглою Не я ли сильною рукою Открыл и разогнал туман, Из суши сдвинул океан?
Возмог ли ты хотя однажды Велеть ранее утру быть, И нивы в день томящей жажды Дождем прохладным напоить, Пловцу свободный ветр направить. Чтоб к пристани его доставить, И тяготу земли тряхнуть, Дабы безбожных с ней сопхнуть?[1]

Таким витийственным распространением бессмертный переводчик не только не ослабил картин подлинника, но усилил, живее образовал оные и не заставил жалеть о несоблюденном краткоречии.

Подражая, соответственно слабым способностям моим, превосходному примеру сему, осмелился я в некоторых местах перевода моего од Горациевых употребить свободу распространения; он говорит: «Если строгая необходимость вонзит в темя алмазный гвоздь, не избегнешь ни от смятения души, ни главы не уклонишь от петли смертной» (см. кн. III, ода XXIV).

Я распространил последнюю картину следующим образом:

Коль рок необходимый, строгий Уставит гвоздь алмазный в грудь, Душевной не уймешь тревоги И не возможешь ускользнуть От крепкой петли, что сурова, Ничем не умолима смерть В летящий миг уже готова Над головой твоей простерть.
(см. ода «Против корыстолюбия», 1 строфа)

Не желая скрывать посяганий моих и своевольств, решаюсь представить на суд просвещенных читателей еще несколько примеров распространений моих за грань, подлинником определенную: в конце XXIX оды, III книги Гораций сказал только: «Тогда меня, управляющего двувесельным челном, Авр и с близнецом Поллукс<ом> сохранно перенесут чрез волнующийся Эгей».

Вот мой распространенный перевод:

Тогда, коль ветерок прислужен За скромным вслед дохнет пловцом, Покров лишь Поллукса мне нужен С его любезным близнецом; Тогда меня два брата звездны И легкий двувесельный челн Сохранно пренесут чрез бездны Бунтующих эгейских волн.
(см. ода «Скромная беспечность», строфа последняя)

В других местах дерзнул я даже прибавить собственные картины. Вместо: «Фортуна срывает здесь с шумом острую вершину и, где угодно, там ее кладет» (см. кн. I, ода XXIV) — я сказал:

Фортуна колесом вращает, Ей свыше подчинен весь свет, Тут с треском острый верх срывает, Где хочет, там его кладет.
(см. ода «Судьба», строфа последняя)

Наконец, краткое описание:

«Те места и счастливые холмы тебя и меня приглашают: там теплеющийся пепел друга-певца оросишь ты должною слезою» (см. кн. II, ода VI) — расплодил я подробностями.

Вот там-то, в рощице тенистой, Зовущей нас под кров густой, Близ тока, из скалы кремнистой Хрустальной льющегось струей, Мы сядем отдохнуть с тобою И дружны съединим сердца; Там теплой оросишь слезою Прах милого тебе певца.
(см. ода «Другу сердца», строфа последняя)

Может быть, подумают иные, что таковые распространения одобряются мною единственно для того, что в стихотворном переводе моем некоторые оды Горация растянул я сам весьма неумеренно. Сие заключение было бы не совсем справедливо: кратко-выразительность латинского языка в отношении к русскому всем довольно известна; и на французском даже языке, более с ним сходственном, перевод «Георгиков» знаменитого Делиля весьма пространнее подлинника.

О излышней растянутости переводов моих, кажется, судить должно не по сравнению оных с числом слогов с латинскими стихами, но с прозаическим русским точным переводом.[1] Причем надлежит принять во уважение лежавшею на мне обязанность не краткостию токмо, но красотою свободного в течении слога сообщить переводу в стихах приятность, изящным Горация творениям приличную.

вернуться

1

См. «Сочинения» Ломоносова, т. 1, стр. 33.

вернуться

1

К облегчению по сей статье заключения судей моих обязанностию почитаю сказать, что в 16-ти переведенных мною стихами Горациевых одах в прозаическом, по возможности сокращенном переводе находится вообще не менее 5940, а в стихотворном 6190 слогов. Если можно желать, чтоб в оном вернее выражены были красоты подлинника, то по крайней мере нельзя, кажется, требовать большего сокращения в слоге.

~ 43 ~