ПОВЕСТВОВАНИЕ ОБ УЯЙНЕ И РАЙЕ
Однажды в сад пророка,[11] на закате,
Явился Мутамир, к арабской знати
Принадлежавший, и — господень раб —
Молиться начал набожный араб.
Свой взгляд покорно обратил он к Мекке,
Слух — к небесам, таинственным вовеки.
Протяжный голос он услышал вдруг —
То говорили горе и недуг
«Какой печалью ныне ты расплавлен?
Какою ношей, как горой, раздавлен?
Иль ты от птичьих стонов изнемог
И, как тюльпан, почувствовал ожог?[12]
Иль прогнала твой сон глубокий птица,
Не зная, что тебе в ту полночь снится?
Иль милая, что внешне далека,
Но внутренне душе твоей близка,
Твоей любви задумав испытанье,
Твое украла сонное мечтанье?
Иль камень бросила разлука с ней
В стекло — в сосуд твоих непрочных дней?
Да, сон пропал, а ночь непостижимо
Была долга, как волосы любимой,
И, очи звезд закрыв, ее смола
Для солнца дня препятствием была..,
Найду ли друга, что порой ночною
Разделит горести мои со мною?
Найду ль того, кто повторит мой стон,
Поняв, что я разлукой потрясен?
Луна — свидетельница: я, стеная,
Лишь потому страдаю, что земная
Не хочет на меня смотреть луна,
А страстью к ней душа рассечена.
О, мог ли я предугадать заране,
Что стану жертвою таких страданий?
Пришла судьба, исполненная зла,
Неведомого яду мне дала,
Но гибнет без сочувствия и славы
Отведавший неведомой отравы!»
Тот, горестно рыдающий, затих,
Едва он произнес последний стих.
Той песни вдруг погас огонь высокий —
Иль умер тот, кто создал эти строки?
МУТАМИР НЕДОУМЕВАЕТ, КТО ЖЕ БЫЛ ТОТ СТЕНАВШИЙ, И СОЖАЛЕЕТ, ЧТО НЕ ПОШЕЛ НА ЕГО ГОЛОС
Когда вельможа понял, что тяжка
Неведомого голоса тоска,
Он стал раскаиваться, что участья
Не выказал познавшему злосчастья:
«Мне жаль страдальца — но кого мне жаль?
Печаль терзается — но чья печаль?
То человек, рыдая, жаждет встречи,
Иль это пери голос человечий?
Зачем я не откликнулся на зов
Того, кто плачет, чей удел суров?
Зачем не разорвал я полог тайны,
Услышав голос тот необычайный,
Не поспешил, сквозь темную листву,
На помощь плачущему существу?»
У Мутамира сердце раскололось,
И снова он услышал грустный голос,
Как будто чанг исполненную слез
Газель пронзительную произнес, —
Газель, в которой страсть и упоенье,
Газель, в которой власть и опьяненье.
То это — о возлюбленной рассказ,
О прелести ее волшебных глаз,
То — повесть о почтительном влюбленном,
Своей приниженностью просветленном,
То — жалоба, что слишком ночь длинна,
Что муками душа истомлена,
То — песня о смирении разлуки,
О горе и горении разлуки.
МУТАМИР ИДЕТ НА ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО И НАХОДИТ УЯННУ
Решил вельможа, услыхав газель,
Что страждущий — недалеко отсель.
Пошел он средь вечернего затишья
На голос, что сейчас пропел двустишья, —
Увидел: юноша, красиволик
И строен, скорбной головой поник.
Стан — пальма финиковая Медины,
Ланиты — Мекки чистые жасмины,
Уста — багряный йеменский агат,
Что сахаром египетским богат.
На белизне ланит пушок невинный,
Как гиацинт, украсивший жасмины.
Сияющее в сумраке чело,
Как славное сирийское стекло.
Над верхнею губой полоска тмится,
Как тутия, что к сахару стремится.
Полоски слез на двух его щеках
Напоминают нам о двух строках,
Что кистью начертал своей чудесной
На солнечном лице писец небесный.
Приветствие вельможа произнес,
Затем он задал юноше вопрос:
«О ты, чей лик украсил наше время,
Поведай, каковы твой род и племя?
Как в племени зовешься ты своем,
Скажи, каким охвачен ты огнем?
Ты почему так жалобно стенаешь,
Столь грустные газели сочиняешь?»
А тот: «Ансары — корень мой и род.
Уяйной мой отец меня зовет.
А если хочешь ты узнать причину
Моих рыданий и мою кручину,
То, если не торопишься сейчас,
Присядь и долгий выслушай рассказ».