363. САЛАМАН И АБСАЛЬ
РАССКАЗ О ПРОСТАКЕ, КОТОРЫЙ В ГОРОДСКОЙ ТОЛПЕ ПРИВЯЗАЛ К СВОЕЙ НОГЕ ТЫКВУ, ЧТОБЫ НЕ ПОТЕРЯТЬ СЕБЯ
Кочевник в город некогда попал,
Он в городах доселе не бывал.
И там, в густой толпе многоязыкой,
Чуть не оглох от гомона и крика.
Спешил, теснился беспокойный люд, —
Те прямо лезут, те обратно прут
А на торгу — у каждого прилавка
И шум, и брань, и толкотня, и давка.
Те выйти прочь хотят, а те войти,
И сквозь толпу густую нет пути.
Бедняга тот невольно устрашился
И в закоулок наконец пробился.
Вздохнул, сказал: «В такой толпе, как знать,
И сам себя могу я потерять!
Тут мне нужна особая примета,
Чтобы узнать, опомнясь, я ли это».
И тыкву, что в мешке весь день таскал,
К ноге он для приметы привязал,
Мол, если вдруг себя я потеряю,
По этой тыкве сам себя узнаю.
И лег он и уснул. Пока он спал,
Насмешник некий тыкву отвязал
И, привязав к себе, расположился
Невдалеке и спящим притворился.
Вот встал, протер глаза простак степной
И видит — тыква на ноге чужой.
Он закричал: «Эй ты! Вставай, неверный!
Я по твоей вине погиб, наверно!
Ты это или я? Коль ты не я —
Откуда тыква у тебя моя?
А если это ты, так это что же —
Где я? Кто я теперь? Ответь мне, боже!»
Так я, пред светом истины твоей,
Всех нищих духом ниже и скудней.
Ты озари в несчастном тьму незнанья,
К заблудшему исполнен состраданья!
Да сердцем он очистится и сам
Всем людям сердца станет как бальзам!
Подобно Джаму, всем собратьям нашим
Я понесу его, разлив по чашам.
Да будет мне во имя тех даров
Заступником владыка двух миров.[14]
РАССКАЗ О ВОЗГОРДИВШЕМСЯ РАБЕ
В Египте как-то голод наступил,
И помощи народ не находил.
Иные люди, мук терпеть не в силе,
Исход в самоубийстве находили.
Жизнь каждый отдал бы, когда бы мог,
За малый хлеба черствого кусок.
И встретил раз один мудрец гуляма,
Надменного, державшегося прямо,
С лицом как солнце радостной весны,
Не тощим, как ущербный серп луны.
Откормленный, усмешкою сиял он,
Средь гибнущих, как падишах, шагал он.
Сказал мудрец: «Эй, раб, ты оглядись,
Ты хоть людских страданий устыдись!
Народ в безвыходности погибает,
Что ж одного тебя судьба спасает?»
Гулям в ответ: «Хозяин мой богат
И щедр. И я из бездны бед изъят.
Запас его пшеницы не размолот,
Его рабы не знают слова «голод».
Я утопаю в благах бытия.
Что плакать мне? И сыт и весел я!»
Под сводом сим, с высоким основаньем,
Кому обязан ты благодеяньем?
Встань, вечно благодарен будь ему —
Хозяину миров и твоему!
РАССКАЗ О СТИХОТВОРЦЕ, ХВАЛИВШЕМСЯ, ЧТО ОН НАПИСАЛ ДЛЯ ПРОСЛАВЛЕНИЯ СУЛТАНА БОЛЬШУЮ КАСЫДУ, НО ПРЕДСТАВИВШЕМ СУЛТАНУ ОДНУ СТРОКУ
К султану раз пришел поэт безвестный,
Сказал: «О царь, славнейший в поднебесной!
Я в честь твою касыду сочинил,
Она — Сухайль, что ярче всех светил.
Хоть многие тебя стихом хвалили,
Но жемчугов таких не просверлили».
Лист подал он, а на листе его —
Лишь имя шаха, больше ничего.
Шах поглядел на лист и рассердился:
«А где стихи? Ты что — ума решился?
Ты только имя написать сумел,
А нашей славы царской не воспел!
Не рассказал о троне, о короне,
О справедливой власти и законе...
Забыл ты, что вот этою рукой
Я создал царство! Шутишь надо мной?»
Поэт в ответ: «Вся мудрость, мощь и милость,
Вся слава в этом имени вместилась.
Любой, кто имя царское прочтет,
Твоим деяньям славу изречет
Ведь имя — светоч твоего правленья —
Превыше толстой книги восхваленья.
И прав я пред тобой, назвав хвалой
То, что моей начертано рукой!»
О СЛАБОСТИ В СТАРОСТИ И ПРЕКРАЩЕНИИ ПОЛЬЗЫ ОТ ОРГАНОВ ЧУВСТВ И ЧЛЕНОВ ТЕЛА
Века прошли с тех пор, как в этом мире
Запели струны на старинной лире.
Я, тронув струны, звуки разбужу,
Под эти звуки повесть расскажу
Дни мчатся.. Говор струнный не смолкает,
Рассказ мой вечно юный не смолкает
Как чанг, я согнут жизнью, но смотри.
Всю ночь пою, как прежде, до зари.
Мой уд расстроен, струн неверны звуки,
От старости дрожа, коснеют руки.
Как звону уда сладкозвучным быть,
Рассказу другом неразлучным быть?
Разбить пора мне уд мой деревянный
И бросить в пламя уд благоуханный.
Нет, растоплю очаг угасший свой
Я лучше древесиною сырой.
Прояснит ум пылающая груда
Углей благоухающего уда.
Да укрепятся разум, вера, дух,
Коль пламень сил от старости потух!
В рядах зубов, что перлами сияли,
Пробоины с годами зазияли.
Как мне жевать? Чем плоть моя жива,
Коль зубы стерлись, словно жернова?
Питаюсь, как младенец, жидкой пищей,
На царственную снедь гляжу, как нищий.
Хребет мой согнут, голова моя
К земле поникла — к лону бытия.
Земля — праматерь, я — грудной ребенок,
Привыкший к милой матери с пеленок.
Срок близок: я от вихря жизни сей
Вернусь в объятья матери своей.
Мои глаза не служат мне, а тужат,
Когда им стекла франкские[15] не служат
В колене не сгибается нога,
И я привык сидеть у очага.
А при вставании такие муки,
Что я опорой телу сделал руки.
Всему виною дряхлые года..,
Тем, кто подвержен старости, — беда!
Основы сил, коль возраст надломил их,
Сам Гиппократ восстановить не в силах.