Россия, на свои трофеи
Возлегши, зрит повсюду мир,
И внемлет, что ее Орфеи,
Устроя глас гремящих лир,
Не брани страшны воспевают,
Где кровны токи проливают;
Но хор певцов свой ум вперил
Твою воспеть гремящу славу
И веселящуся державу
110 Под сению монарших крыл.
Москва, венчанная стенами,
Восстав от смертного ей сна,
Горит торжеств своих огнями
И, яко нежная весна,
Поправ лютейшие морозы,
Держа в руках прекрасны розы,
Тебе плетет из них венец.
Но ты сего ль венца достойна?
Что вся Россия днесь спокойна,
120 Сплетен из наших он сердец.
60. ОДА О ВКУСЕ {*}
АЛЕКСАНДРУ ПЕТРОВИЧУ СУМАРОКОВУ
О ты, при токах Иппокрены,
Парнасский сладостный певец,
Друг Талии и Мельпомены,
Театра русского отец,
Изобличитель злых пороков,
Расин полночный, Сумароков!
Твоей прелестной глас свирели,
Твоей приятной лиры глас
Моею мыслью овладели,
Пути являя на Парнас:
Твоим согласием пленяясь,
Пою и я, воспламеняясь.
И се твоим приятным тоном
И жаром собственным влеком,
Спознался я со Аполлоном
И музам сделался знаком;
К Парнасу путь уже мне сведом,
Твоим к нему иду я следом.
И так, как тихому зефиру,
Тебе вослед всегда лечу,
Тобой настроенную лиру
Я худо строить не хочу;
Всегда мне вкус один приятен,
Который важен, чист и внятен.
Но вкусы всех воспеть не можно,
Они различны у людей:
Прадон предпочитаем ложно
Расину «Федрой» был своей;
Но что? Прадонов вкус скончался,
Расин победой увенчался.
Не пышность — во стихах приятство;
Приятство в оных — чистота,
Не гром, но разума богатство
И важны речи — красота.
Слог должен быть и чист, и ясен:
Сей вкус с природою согласен.
Я стану слог распоряжати
Всегда по вкусу одному
И тем природе подражати,
Тебе и здравому уму.
Случайны вкусы все суть ломки
И не дойдут они в потомки.
61. ОДА {*}
ГРАФУ ЗАХАРУ ГРИГОРЬЕВИЧУ ЧЕРНЫШЕВУ, СОЧИНЕННАЯ В ЯРОПОЛЧЕ ИСКРЕННЕЙШИМ ЕГО ПОЧИТАТЕЛЕМ
Градского шума удаляся,
Приемлю лиру я мою,
Во Ярополче веселяся,
Приятность оного пою.
Бегите прочь, градски забавы,
Вы портите сердца и нравы.
Я чистым воздухом питаюсь,
Прогнав от глаз коварства тень,
В эдеме ныне обретаюсь,
Где мне сияет правды день,
Где нет зловредных истуканов,
Клевет, ласкательств и обманов.
Но кто вселяется, устроя
Сию очам приятну смесь?
Я зрю почтенного героя
С почтенною супругой здесь,
Ведущих сельску жизнь в покое.
О жизнь, о время золотое!
Я зрю: собор друзей нелестных
Здесь Чернышева окружил,
Собор мужей, ему известных,
С которыми он в свете жил,
Которых чести он свидетель
И был всегда им благодетель.
Но ты толикому ль народу,
Почтенный муж, благотворил?
Ах, дай мне, дай теперь свободу,
Дабы я правду говорил:
Коль все они к тебе вселятся,
В пространный дом твой не вместятся.
Престани, лира восхищенна,
Его доброты ныне петь,
Рассудком мысль не просвещенна
Не может хвал другим терпеть,
И, может быть, завистник скажет,
Что стих сей лесть едина вяжет.
Но пусть завистник устремится
Хулы неправы мне сплетать,
Вовеки правда не затмится
И будет, яко луч, блистать.
Тебе, герой, тебе известно,
Что я вещаю всё нелестно.
Я, ввек пленяся чистотою
Великия души твоей,
Прельщаюсь сельской простотою,
Устроенной в округе сей:
Места сии подобны раю,
С восторгом я на них взираю.
Подобны солнцевым чертоги
Строитель здесь на холм вознес,
В долу различные дороги
Различный окружает лес:
Там дубы, липы, вязы, клены
Гуляющих покоят члены.
Там далее луга широки
Цветами все испещрены,
Где льются чистых вод потоки,
Между собой съединены:
А там, позадь хинейска храма,
Течет с приятным шумом Лама. [1]
Она собою напояет
Прелестны здешние места,
И позади ее сияет
Срацинска храма красота.
Се зрят глаза, красою пленны,
Все вкусы здесь совокупленны.
И се ко украшенью вида,
Где мест прекрасных сих конец,
Стоит огромна пирамида,
Всех дел Румянцева венец;
В восторге мысль и сердце тает:
Герой героя почитает!