Марион слушала пьесу с растущим беспокойством, ведь на ее глазах прилюдно обсуждались все ее домашние неурядицы. Она была не в состоянии оценить изящество стихов и веселые шутки, которыми наслаждались зрители. Забыв обо всем на свете, она со страхом внимала обвинению, которое супруг выдвигал против нее. В ответ на дядины упреки он сухо заявил, что красавица-жена — это не предел мечтаний, и ротик Марион больше подходит для поцелуев, нежели для искусных бесед, однако поцелуи еще никого не сделали умнее. Но когда Адам сказал, что готов подарить две кроны тому, кто вспомнит хоть одну шутку, услышанную из уст Марион, бедная женщина была не в силах дольше оставаться за кулисами. Вся пылая, она выскочила на сцену и с возмущенным взглядом остановилась перед обидчиком.
— Как же тебе не совестно, Адам! — закричала она. — Как не стыдно говорить такое о собственной жене перед всем городом? Да если бы ты меня хоть чуточку любил, то никогда бы не посмел произнести подобное. Скажи, неужели я это заслужила? Разве я хоть раз тебя огорчила, разве я не угадывала все твои желания? А ты злословишь обо мне на глазах всего Арраса!
Свои торопливые причитания она то и дело сопровождала всхлипами. Поначалу зрители думали, что так и положено по пьесе, и некоторые хохотали во всю — ведь всегда найдутся люди, готовые потешаться над несчастьями соседей. Но когда стало понятно, что это настоящая Марион, даже самые веселые перестали смеяться и удивленно уставились на сцену. Хотя Адама весьма изумил такой поворот событий, но он быстро нашелся и непринужденно закричал:
— Добрые сограждане, это не предусмотрено сценарием. Женщина самовольно появилась на сцене, но она не из актерской труппы. Убедительно прошу убрать ее. Вы же слышите, она даже не говорит стихами, подобно другим персонажам, представляющим вашему почтенному вниманию эту необычную пьесу.
С этими словами он взял Марион под локоток, пытаясь увести ее со сцены. Однако она вырвалась и, ободренная советами публики, что должна остаться и разобраться во всем до конца, заявила:
— Я желаю доказать вам, уважаемые господа, что со мной обошлись несправедливо. Да, я молчалива от природы, но такой ли уж это большой недостаток, что я не болтаю ненужной чепухи, а слушаю речи моего мужа?
— Марион права! Да здравствует Марион! Пусть продолжает! — весело закричали зрители.
— Так вот, — она становилась все красноречивей, — если я не гожусь для сцены, потому что не говорю в рифму, — пожалуйста, я знаю немало прекрасных стихотворений. Их посвятил мне мой муж еще в пору своего ухаживания, тот самый, кто теперь клевещет на меня. Я прочту их, чтобы вы увидели, какой он неискренний и какие чудесные слова он находил раньше для меня. Она подошла к краю сцены и пропела следующие строки, хотя ее голос временами готов был сорваться:
Зрители рассмеялись. Некоторые подхватили припев. Вдруг кто-то крикнул:
— А как ты докажешь, Марион, что это именно про тебя?
А вы слушайте дальше:
Теперь уже все хором исполняли припев, а потом громко принялись славить певицу, которая стояла на сцене со слезами на глазах, внезапно испугавшись собственной смелости, и была даже прекрасней, чем обычно. Вдруг вперед выступил Адам и воскликнул: