— Позвольте заметить, — возразил я, — что после этого вступления ваши приключения с итальянскими женщинами кажутся мне немного подозрительными. Немецкий жених, чей взгляд устремлен в первую очередь на падающее, но, конечно, не на падшее…
— По высочайшему повелению! — рассмеялся мой попутчик. — Но год очень длинен, потому и господин моей страны, и госпожа моего сердца, думаю, простят, что иногда я посвящал свое время прямым и стройным красоткам. Но послушайте о моей пизанской напасти. В этот город я решил заехать на обратном пути. «Колокольня Пизанского собора увенчает собой мои труды и наслаждения», — сказал я себе, думая провести там четыре недели и закончить работу. Итак, повторю, почти отчаявшись снять приличную комнату, я в душный полдень полумертвый от усталости плелся по улице Борго, как вдруг словно гром с небес раздалось оглушительное пение из окна, под которым как раз висел листочек со словами «Сдается комната». Взбежать по ступенькам, постучать и описать неряшливой кухарке мое бедственное положение, — было, как сказал бы находчивый рассказчик, делом одной минуты. Смерив меня взглядом от шляпы до ботинок, девица рассмеялась и покачала головой: «Нет, нет, здесь комнаты не сдаются». «Но объявление, — возразил я, — там же ясно написано: на втором этаже». «Да, только не «per gli uomini»,[18] — ответила та и хотела закрыть дверь. «Что, — закричал я, — не для человека? Тогда я готов превратиться в зверя, чтобы получить кров в этом доме!» Замарашка прямо зашлась от смеха: «Да что вы! Имеются в виду мужчины. Хозяйка — вдова, поэтому принимает только дам. Хотя, я спрошу, входите». Продолжая хихикать, она провела меня в очень чистую комнатку, где стояла большая кровать под балдахином, старый комод и несколько плетеных стульев, каменный пол был заботливо укрыт плетеными циновками. Но что мне сразу бросилось в глаза — это большой стол посреди комнаты, именно такой, о котором я мечтал все время, чтобы можно было разложить на нем чертежную доску и папки. «Здесь ты останешься! — воскликнул во мне внутренний голос. — Даже если придется отказаться от своего пола и прясть пряжу для этой Омфалы».[19] Тем временем пение и игра на рояле умолкли, и я услышал, как кухарка со смехом рассказывает обо мне. Я еще не успел сочинить жалостливую речь, как дверь отворилась и вошла женщина с папильотками в густых черных волосах и с такими осанкой и выражением лица, что я сразу догадался, что она еще помнит театральные подмостки. Уверяю вас, она была даже недурна. Несколько полновата, нос, на мой взгляд, чуть курносый, но тем не менее она хорошо сохранилась. Прибавьте к этому портрету огромные черные глаза как… но вы сами можете подобрать подходящее сравнение, вы ведь поэт.
Я сразу оценил все достоинства и недостатки этой дамы, но на фоне прекрасного стола она показалась мне обворожительной. Думаю, ни разу в жизни я не был так красноречив на неродном мне языке, как тогда, стараясь победить ее предубеждение против мужчин. Я сказал: «Хотя я, разумеется, мужчина, но у меня совершенно женский склад души, а в юности я даже выучился вышиванию. Никто во всем квартале не увидит меня нетрезвым, и сохрани меня небо заводить в Пизе неподобающие знакомства. Я даже воздержусь от курения, если это неугодно хозяйке, и охотно внесу вперед любую плату за комнату».
Она спокойно выслушала меня. Казалось, мои искренние клятвы произвели на нее впечатление. По крайней мере, она ответила, что сама не имеет ничего против, однако дядя, опекун ее детей, не хочет, чтобы она подвергала опасности свою репутацию, сдавая лишнюю теперь комнату мужчине. Я сразу же попросил адрес этого благоразумного человека, но узнал, что не смогу испытать на нем искусство убеждения, ибо тот уехал во Флоренцию. «Я в совершенном отчаянии!» — воскликнул я с такой непритворной тоской в голосе (влюбленно взглянув на стол), что доброе и явно некаменное вдовье сердце начало потихоньку таять. «Приходите после обеда, — отвечала она, — посмотрим, что можно сделать. Эрминия, проводи господина!» Она произнесла это тоном королевы, милостиво отпускающей посла, и я с почтением удалился.
Можете себе представить, в каком возбуждении я ел ризотто[20] в «Неттуно» — типичном итальянском трактире на Лунгарно[21] — и даже выпил в два раза больше вина, чем обычно. Я должен был набраться сил на случай, о котором не мог думать без внутренней дрожи, что при существовании в Пизе такого стола я вынужден буду уже в который раз довольствоваться жалким сооружением из стульев, палки и зонта.
Когда около трех я опять поднимался по каменным ступеням, мое сердце билось так сильно, будто речь шла не о деревянном предмете, а о его владелице, и я готовился получить ответ на более щепетильное предложение. На этот раз она предстала предо мной в черном платье, с несколько более искусной прической и тоже казалась слегка взволнованной. Я истолковал это в свою пользу и не особенно испугался, когда она без долгих вступлений сказала, что в отсутствие дяди посоветовалась с тетей, которая, однако, тоже не хочет брать на себя ответственности за этот шаг. «Молодая вдова, — она с весьма убедительной стыдливостью потупила черные глаза, — к тому же в прошлом артистка и в тех годах, когда рано отказываться от нового счастья… Вы понимаете, что есть некоторые обязательства перед родственниками, и желание дяди вновь видеть меня замужем… Такой джентльмен, как вы, мой господин, не станет ведь чинить преграды счастью одинокой молодой женщины».
19
Омфала — в греческой мифологии царица Лидии, к которой Геракл был отдан в рабство. Она заставляла героя надевать женские одежды и работать вместе со служанками.