– Ну да, все. Австралия, значит. Будешь поселенкой.
Эванджелина вспомнила, как Олив сказала, будто ссылка – это пожизненный приговор.
– Но… я ведь смогу вернуться в Англию после отбытия наказания?
Ее конвоир рассмеялся: без тени сочувствия, но и не сказать чтобы зло.
– С другого конца света? Ха! Да туда уплыть – это все равно как на солнце отправиться.
Когда Эванджелина в сопровождении стражников ввернулась в Ньюгейтскую тюрьму и шла по темному коридору к своей камере, то заставила себя расправить плечи (насколько это позволяли скованные руки и ноги) и перевела дыхание. Помнится, как-то давно она забралась на самый верх колокольни в Танбридж-Уэллсе. По мере того как девушка поднималась по винтовой каменной лестнице внутри лишенной окон башни, стены вокруг неуклонно сжимались, а ступени становились все круче; Эванджелина видела над головой просвет, но не представляла, сколько ей еще оставалось до самого верха. С трудом преодолевая очередной – с каждым разом все более тесный – поворот, она опасалась, что окажется зажатой со всех сторон, лишенной возможности пошевелиться.
Сейчас она испытывала ровно такое же ощущение.
Проходя мимо забитых заключенными камер, Эванджелина обратила внимание на обломанные ногти с темной каймой, которыми женщина вцепилась в железную решетку, и на большие глаза младенца, слишком слабого или больного, чтобы плакать. Слышала тяжелое буханье сапог стражников, приглушенное звяканье своих ножных кандалов. К едкой вони человеческих экскрементов примешивался кисло-соленый запах уксуса, которым примерно раз в две недели стражники самого низкого ранга оттирали полы и стены. К решетке под ее ногами зазмеился ручеек. Эванджелина чувствовала себя так, будто все происходило не по-настоящему, она словно бы участвовала в какой-то пьесе – возможно, в «Буре» с ее перевернутым с ног на голову миром и сумбурным, зловещим пейзажем. В памяти всплыло: «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»[10]
– И ты в их числе, – заметил стражник, подталкивая девушку вперед.
Она сообразила, что произнесла эти слова вслух, как если бы отвечала отцу на уроке.
Каждые несколько дней, вне зависимости от погоды, группу заключенных выводили из камеры, сковывали кандалами и отправляли в унылый дворик для прогулок, который был отделен от других внутренних двориков высокими стенами, увенчанными железными штырями. Там они почти час передвигались по кругу, едва переставляя ноги.
– Как ты считаешь, долго нам еще ждать отплытия? – спросила Эванджелина у Олив одним хмурым днем, пока они медленно обходили дворик.
– Откуда же мне знать? Слышала, будто корабль набирается раза два-три в год. Последний ушел как раз перед тем, как меня повязали. Так что, думаю, где-то в середине лета, не раньше.
А еще только-только начался апрель.
– Вот я никак в толк не возьму, зачем отправлять нас на другой конец мира, – поделилась своими мыслями Эванджелина. – Было бы куда проще и дешевле оставить нас отбывать наказание здесь.
– Ты просто не скумекала, в чем вся соль, – возразила Олив. – В правительстве тоже не дураки сидят, они таким образом свои делишки обстряпывают.
– Что ты имеешь в виду?
– Раньше заключенных отправляли из Англии в Америку, но после того, как там началась заваруха, властям пришлось искать новую свалку для отребья. Ну, выбрали, стало быть, другую заморскую колонию, Австралию. Да только не успели они оглянуться – бумс, а там на одну бабу уже девять мужиков приходится. Представляешь, девять? А из одних мужиков поселение основать не выйдет, согласна? Ну, в правительстве сообразили, что дали маху. А потом обмозговали все хорошенько и понапридумывали всяких мутных поводов, чтобы нас туда отправлять.
– Не хочешь же ты сказать, что… – начала Эванджелина.
– Очень даже хочу. По их разумению, мы все равно уже конченые грешницы. – Хлопнув себя по животу, Олив воскликнула: – Погляди на нас, Лини! Детей мы заиметь явно можем, так? Да к тому же привезем с собой новых жителей колонии. Если родятся девчонки, так это им только на руку. И тратиться особо не нужно. Снарядили несколько невольничьих кораблей – и вперед.
– Как невольничьих? В Англии ведь нет рабства!
Олив рассмеялась. Наивность Эванджелины неизменно развлекала и веселила ее.
– Ну да, на словах. А на деле с нами обращаются, как со скотом. В порту наготове уже стоят суда: набьют их под завязку заключенными бабами – и вперед, в колонию, пожалуйте новых бесправных рабов плодить! И ведь никого там, в парламенте, совесть не грызет.
К ним подошел стражник и схватил Олив за руку: