Таким образом, русская литература, возможно, сыграла определяющую роль в формировании образа России в представлениях Юнгера. И все же не она одна. Глубочайшее впечатление на него и мыслителей его круга произвела социальная революция большевиков и сам большевизм. Этот аспект требует самостоятельного изучения, что может привести к весьма неожиданным результатам. Юнгер выработал вполне законченное представление о роли нигилизма в историческом процессе, основанное на специфическом понимании его значения в русской общественной жизни, а также революционаризма — в политической. Насколько было возможно в тех условиях, после германской капитуляции 1918 г. он внимательно изучает русскую революцию и деятельность ее вождей. Возможно, в большей степени, чем В. Ленин, его привлекает Л. Троцкий, работы которого он знает. Он даже пишет рецензию-реферат на немецкий перевод воспоминаний последнего. Социально-политическая практика большевиков, универсализм их тотального отрицания буржуазности, решительность и рациональная проработка их радикальных преобразований общества наряду с воспринятым им пониманием продуктивной сущности современной войны представлялись Юнгеру конкретным подтверждением наступающей эпохи тотальной мобилизации. Ощутив ее явственное выражение в самой сущности и духе мировой войны, когда даже движение домработницы за швейной машинкой начинает иметь отношение к военным действиям,[335] Юнгер затем переходит к ее максимально широкой трактовке как единственно возможной продуктивной формы развития общества «эпохи работы», когда ничто не существует, не будучи функцией государства как высшей формы организованности и мобилизации. Тотальная мобилизация в юнгеровском смысле — это наиболее адекватное понимание характера современного процесса, аккумулирующего и сосредоточивающего в одной точке всю энергию, которой наделена жизненная воля. «Русская „пятилетка“ впервые явила миру попытку сведения в единое русло совокупных усилий великой империи», — писал Юнгер.[336] Причины поражения Германии в войне 1914–1918 гг. он видит в «частичной мобилизации».
Юнгер понимал достижение тотальной мобилизации не как решение технического или экономического вопроса, а как план специфической готовности к ней общества, которая возникает как определенное состояние человека в соединении с духовно-организационными качествами общества. И если еще можно сохранить понятия прогресса и прогрессивности, то только в смысле того, что создает указанные качества общества. К их выражениям он относит, в частности, нерефлектирующий автоматизм действий, освобождение от отяготительных напластований прошлого, выступающих культурно-историческим тормозом и ограничителем решительных сосредоточенных действий. На них зиждятся традиции, патриотизм, понятия чести, веры и другие составляющие культуры. Зато общества на цивилизационном уровне, с универсальными условиями реализации прав и потребностей человека и связанной с ними демократией, с национализмом, преодолевшим культурный патриотизм, с располагающей, готовой к мобилизации массой как совокупным рабочим, реагирующим не на понятия и ценности культуры, а на пропаганду и внушающее воздействие, этот универсальный язык цивилизации, оказались единственно способными к осуществлению мобилизации неограниченной. Цивилизация рождает новый тип дисциплины и соответствующую сферу ее выражения — работу, будь ею производство, война или интеллектуальная деятельность. Конкретность связей индивидуальностей уступает место отвлеченности, обезличенности и жестокой функциональной заданности человеческих отношений. «Одновременно возрастает ценность масс»,[337] а прогрессивными формами их консолидации в целостности — мобилизации — выступают фашизм, большевизм, американизм, сионизм, движение цветных народов.[338]
335