Кораблекрушение ставит вопрос: существует ли порядок выше государственного? Только такой порядок может стать спасительным, как мы видели это на примере Питкэрна. Каждая команда вольна здесь выбирать.
Опустошение Восточной Пруссии и Силезии сопровождается сценами, каких не знает европейская история; это напоминает разрушение Иерусалима. Преследование евреев содержит страницы, не известные его слепым исполнителям; так, оно отменяет Новый Завет и устанавливает ветхозаветные законы.
Кирххорст, 27 января 1945
Сильные холода затянулись. По слухам, на дорогах и в открытых вагонах замерзло много детей, беженцев из восточных провинций. Пришло время чудовищных расплат за счет невиновных.
После полудня со старым Кернером в лесу для разметки деревьев, поскольку наш уголь на исходе. Были также на болоте; маленькая березовая роща по-прежнему на месте. Из-под топора проступала светлая и блестящая древесина, — записывая цифры, я видел в них, как в зеркале, отца, приобретшего этот лес. Древесина — вещество удивительное, достойное почитания.
На обратном пути побеседовал со стариком; как у многих наших нижнесаксонских крестьян, добродушие сочетается у него с каменным сердцем. Это натуры, которые даже в кругу собственной семьи нередко ступают по трупам. Среди прочего он пересказал мне сцену из своей юности, когда, отчасти пьяный, отчасти же представляясь таковым, он поймал свою жену с дружком, тщетно дожидаясь fait accompli. [315]
Кирххорст, 28 января 1945
В церкви, где шла панихида по Эрнстелю. Завтра два месяца, как погиб наш сын. Для меня он всегда будет той частью, которую можно взять с собой: в сокровищнице своей души Omnia mea mecum porto; [316]это изречение своевременней, чем когда бы то ни было.
Кирххорст, 29 января 1945
Дальше о кораблекрушениях. Удивительна судьба команды португальского куттера, в 1688 году потерпевшего катастрофу у отмели Каламианских островов. Оставшиеся в живых первую половину года питались на этой неплодородной земле морскими черепахами, которые туда приплывали откладывать яйца, а вторую половину — мясом и яйцами олуш, больших морских птиц, выводивших птенцов в песке. Обе породы животных сменяли друг друга. Тамошнее пребывание длилось шесть лет, потом птицы исчезли. Потерпевшие, коих число сократилось до шестнадцати, принялись за строительство лодки или, скорее, некоего подобия ящика, — его сколотили из сволоченных деревьев и законопатили смесью из птичьих перьев, песка и черепашьего жира. Для прошивки употребляли крепкие жилы черепах. Из птичьих крыльев сшили парус. На этом судне им удалось достичь южнокитайского порта, откуда миссионеры переправили их в Макао.
Кирххорст, 2 февраля 1945
Читал мемуары графа Вьей Кастеля, [317]о них я уже как-то беседовал с Фридрихом Георгом. Неприятная оптика, высвечивающая в человеке только теневые стороны и скандальные черты. Правда, во Втором рейхе недостатка в этой продукции не было. Для катастрофы, в водовороте которой мы теперь вращаемся, уже тогда существовали все предпосылки. Я не перестаю удивляться, что война, подобная войне 1870/71 годов, еще так благополучно закончилась (причем для обеих сторон), не успев переродиться. Бисмарк это тоже понимал и был рад, что под его крышей — мир.
Кирххорст, 6 февраля 1945
Среди почты, касающейся в основном смерти Эрнстеля, есть открытка и от Карла Шмитта. «Ernestus non reliquit nos sed antecessit. Cum sciam omnia perdere et Dei sententia qui mutаt corda hominum et fata populorum, rerum exitum patienter expecto». [318]
Адресат: фольксштурмист Шмитт, Альбрехтстеерофен. Открытка меня обеспокоила; благодаря ей я осознал резкую перемену, из-за которой миллионы людей в эти дни вброшены в чистую катастрофу, в огонь и шлак. Подобно тому как таким представлениям всегда сопутствует один какой-нибудь образ, так и теперь в моих воспоминаниях возникло кресло, обтянутое красным шелком, в котором я часто сидел в квартире Шмитта в Штеглице, когда мы поздним вечером за бокалом доброго вина обсуждали мировые проблемы.
Со дня смерти Эрнстеля я перестал фиксировать налеты и бомбардировки, хотя недостатка в них в последнее время не было. Вот и сегодня утром, когда я это пишу, в воздухе неспокойно. Тревожусь также за брата Физикуса. Последнее время он был в Шнайдемюле, попавшем в окружение.
318
«Эрнст не покинул нас, а опередил. Поскольку я знаю, что потеряю все и что произволение Божие меняет умонастроения людей и судьбы народов, — я терпеливо ожидаю исхода событий» (