Тогда Сапежко сказал: «не важно поднять одного или несколько рабочих в знании на высоту 1 аршина, а важно поднять всю рабочую массу на 1 дюйм». В этот кружок самообразования входили следующие лица: Н. Г. Зевакин,
Ф. Свитенко, Николаев, Григоренко, Злобин, я и М. Конопко (последний — не железнодорожник). О моем участии в Киевском соц.-дем. Комитете, о майском большом собрании в Кадетской роще, о своем первоначальном знакомстве с Ю. Д. Мельниковым, о собрании у Плетата по поводу 1-го съезда, о первых крупных киевских арестах, о споре по поводу перехода от пропаганды к агитации и лицах, принимавших участие в этих спорах, о моих тюремных воспоминаниях, о пребывании моем под надзором полиции я опишу позже при более благоприятных условиях.
Из прошлого.
Родился я в 1870 г. в селе Долгиново, Игуменского уезда, Минской губ., в мелко-мещанской семье. До 14 лет я учился всяким еврейским учебам и был очень религиозен.
В наше село в то время часто наезжали народовольцы — Хонон Швид (слесарь-ученик Минского ремесл. училища), и его тетка (теперь жена анархиста Кагана, — в Лондоне, — по моим сведениям оба работали с Колчаком в Сибири). Приезжая, они агитировали моего старшего брата Якова. Мне часто удавалось подслушивать их разговоры и споры, и постепенно я заслужил их доверие. Им, особенно Соне Швид, — с ней я встретился после в Слуцке, а затем в 1905 г. в Лондоне, — я обязан своей подготовкой к восприятию, новых идей. В 15 лет я оставил село (куда больше никогда не возвращался) и уехал в Слуцк, где стал заготовщиком[42]. За этот период развития я обязан моему другу Исааку Мишалову (кузнец, — теперь в Америке), который был несколько, года на три, старше. Кстати он остался идеалистом, всей душой предан Советской власти, хотя и не активен.
В Слуцке я прожил больше года, переехал на время в Минск и затем в 1887 г. — в Киев, где прожил до 1889 г. Здесь я познакомился с кружком, который вел работу самообразования и устную агитацию. В кружке — читали Шелгунова, Чернышевского, Щедрина и т. п. литературу. Из нелегальной — разбирали: Крапоткина, Бакунина, номера «Колокола» и некоторую народовольческую литературу (кажется в то время я читал «Андрея Кожухова»), Спорили, горячились и учились, конспирации. Из знакомых того времени — помню Клюгмана (занимался частными уроками, впоследствии доктор и, по сведениям, реакционер), Шнейдина (интеллигент, ставший заготовщиком), Шахина (столяр), — их потерял из виду, — и некоторых других. Были между нами и некоторые студенты киевского университета, — о движении, созданном Абрамовичем, я перед моим отъездом слышал, но связи не имел. В 1889 г. я возвращаюсь в Минск[43] и черев неко-
[84]
торое время был отправлен в Нижний-Новгород, как солдат. При строгой казарменной жизни—для рядового солдата — того времени, о планомерной революционной работе, конечно, не могло быть и речи, но все же постепенно собралась небольшая революционно-настроенная группа солдат и, когда в 1891 г; нас послали в Семеновский уезд (н е у в е р е н) усмирять голодные и холерные бунты, то наша группа разбросала там прокламацию, полученную нами через некоего Калинина (единственная наша связь с внешним миром); У меня осталось впечатление, что прокламация была написана Короленко (н е у в е р е н); она разъясняла причину голода и бессмысленность холерных бунтов. Пятеро из нас были арестованы. Все ли из нас разбрасывали прокламации — я не помню, — по подозрению просидели по 4-5 месяцев на гауптвахте и были освобождены за недостатком улик. Содействовал нашему освобождению поручик Каминский, дававший нам всякие советы и защищавший нас. Мне кажется, что ему мы обязаны тем, что некоторые из тов. не выдали нас. Поручик Каминский остался для меня загадкой: вечно нахмуренный, он почти ни с кем не говорил. В пьяном виде целовался с солдатами и объяснялся в любви им; в трезвом же виде ни на кого не смотрел, но никогда не наказывал. Скоро после этого наша дивизия перешла в Калугу, где я и кончил службу. В Нижнем-Новгороде и в Калуге под влиянием некоторых товарищей, особенно Калинина, я стал соц.-демократом и, когда в 1894 г. возвращался обратно в Киев, у меня уже было более или менее определенное соц.-демократическое воззрение. Хотя у меня не было никаких связей, благодаря оторванности за время службы, все же скоро я почувствовал в воздухе перемену и, подметив недовольство и брожение в моем цехе (заготовщиков), стал работать между ними. Я собрал кружок рабочих (Зеликмана, Горелика, — с последним встретился в Америке, — Маслянкина и других) и стал читать с ними, поскольку мне помнится, серию «Жизнь западно-европейских рабочих» Водовозова и в то же время агитировал за стачку. Выли и общие собрания. Я помню одно из них, всех заготовщиков города, где-то за Днепром, где я выступал за стачку и, кажется, там же и познакомился с Люльевым (за точность не ручаюсь). Я еще раньше заметил чье-то