Содержание и форма художественных созданий принадлежат времени и под его влиянием тускнеют, стареют, сменяются новыми и более совершенными. «…Но, — за шестьдесят восемь лет до нашего времени сказал Батюшков[13], — заметим, что на поприще изящных искусств, подобно как и в нравственном мире, ничто прекрасное и доброе не теряется, приносит со временем пользу и действует непосредственно на весь состав языка» (I, 34). Таков закон всего прекрасного и доброго в литературе и жизни. Во имя этого закона сочинения Батюшкова должны быть и всегда будут предметом классического изучения и благодарной памяти потомства.
Нынешнее, так называющее себя «интеллигентное» большинство, едва полувеком отделенное от творческой деятельности Батюшкова, знает его, однако ж, только по имени: без преувеличения можно сказать, что между современными читателями едва ли спасся он от общего забвения. Но знаменитейшие из его литературных современников высоко и по достоинству ценили его. Так, один из старших между ними, И.И, Дмитриев писал к А.И. Тургеневу. «Знаете ли вы последние стихи Батюшкова, достойного собрата Жуковского? Это Переход за Рейн напечатанный в последней книжке „Русского Вестника“, прекрасные и прямо иноземной отделки; нет ни лишка, ни недостатка: все впору, стройно и мило. По крайней мере, я читал их с большим удовольствием». Или в другом письме к тому же А.И. Тургеневу тот же И.И. Дмитриев писал: «Недавно я имел удовольствие получить первый том Батюшковых Опытов. Уверен, что всякий, умеющий ценить хорошее, признает его истинным литератором, с размышляющим умом, с благородными чувствами и тонким вкусом. При чтении аллегории его (первой) у меня навернулись слезы, и я от сердца пожелал ему счастия Жуковского». О «Греческой Антологии» Батюшкова Дмитриев выражался так: «Это совершенство русской версификации: какая гибкость, мягкость, нежность и чистота! Словом, Батюшков владеет языком по произволу. Искренно уважаю талант его»[14]. Пушкин, по свидетельству «Русского архива», восхищался талантом Батюшкова «Про стихи свои „Муза“ („В младенчестве моем она меня любила…“) он говаривал, что особенно любит их, потому что они напоминают ему поэзию Батюшкова»[15].
Как скоро сделалось известно, что родной по отцу брат его, Помпей Николаевич, предпринял новое издание его сочинений, в общественных кружках послышались недоумения и вопросы в таком роде: «Нужно ли новое издание Батюшкова? Кто станет его читать теперь? Много ли он написал и что написал? Это не Жуковский, не Пушкин, или не Толстой, не Тургенев» и т. п. Когда прошел слух, что нашелся человек[16], намеревающийся составить характеристику Батюшкова в состоянии сгубившей его душевной болезни, многие обращались лично к этому человеку с упреками за такую будто бы неблагодарную, несвоевременную и никому не нужную работу. «Какое же литературное значение может иметь она?» — так буквально выражались недоумевающие. Всё это слышалось в читающем обществе. Откровеннее выражались люди, наименее интересующиеся литературою. Без краски стыда они высказывали, что никогда не видали сочинений Батюшкова, слыхали, однако ж, что он был современником Жуковского и Пушкина, что-то писал, но рано перестал писать, потому что «с ума сошел». В нынешнем обществе, к сожалению, на каждом шагу нетрудно встретить благовоспитанных и читающих молодых людей, которые знают, что был поэт Батюшков, которые, однако же, никогда не видали его сочинений и даже не слыхали, что он страдал душевною болезнию. Долго ли, коротко ли, он прожил под гнетом этой ужасной болезни, до этого, по-видимому, никому не было, нет и не может быть дела.
На вопросы и недоумения, возникшие в нашем обществе по поводу нового издания сочинений К.Н. Батюшкова, может дать поучительный ответ следующая выписка, сделанная им самим из сочинений М.Н. Муравьева: «Всё то, что способствует к доставлению вкусу более тонкости и разборчивости, всё то, что приводит в совершенство чувствование красоты в искусствах или письменах, отводит вас в то же самое время от грубых излишеств страстей, от неистовых воспалений гнева, жестокости, корыстолюбия и прочих подлых наслаждений. Кто восхищается красотами поэмы или расположением картины, не в состоянии полагать благополучия своего в несчастии других, в шумных сборищах беспутства или в искании подлой корысти. Нежное сердце и просвещенный разум услаждаются возвышенными чувствованиями дружбы, великодушия и благотворительности» (I, 70–71). На те же общественные недоумения прямо отвечает и следующая выписка из сочинения Батюшкова: «Мы будем помнить, — писал он, — сынов России, прославивших отечество на поле брани; история вписывает уже имена их в свои скрижали; но должны ли мы забывать и тех сограждан, которые, употребляя всю жизнь свою для пользы нашей, отличались гражданскими Добродетелями и редкими талантами? Древние, чувствительные ко всему прекрасному, ко всему полезному, имели два венца: один для воина, другой для гражданина. Плутарх, описывая жизнь великих полководцев, царей и законодателей, поместил между ими Гезиода и Пиндара» (I, 72).
16
Предлагаемый читателям очерк составлен по многократным настоятельным просьбам — сказать бы: по заказу — П.Н. Батюшкова, по доставленным им самим источникам и с обязательством, последовательно выраженным в трех собственноручных его письмах, напечатать его в предпринятом им издании сочинений покойного брата его. Составитель очерка окончил его и передал свою рукопись П.Н. Батюшкову 20-го сентября 1884 года. Месяц спустя П.Н. собственноручным же письмом отказался от своего обязательства, вступил в письменные пререкания с составителем очерка и только 7-го марта 1885 г. возвратил ему подлинную рукопись.