Действительно, идея взаимоотношений Бога и человека пронизывает все Священное Писание. Более того, эта мысль неразрывно связана с понятием духовности. Так Деннис Л. Окхольм, давая определение «еврейской духовности», пишет: «Здесь нашла свое отражение концепция Бога, Который вступает в отношения диалога со Своим народом… В еврейской духовности многое связано с присутствием Бога в этой жизни»[35]. Эти слова в равной мере могут быть отнесены и к понятию «христианской духовности», поскольку и в Ветхом и в Новом Завете говорит один и тот же Бог. Вот что по этому поводу писал Джордан Омэнн: «Если попытаться свести духовность Нового Завета к формуле, то она выразится следующим образом: обращение к Богу через веру, крещение Святым Духом и любовь к Богу и. к ближнему при неотъемлемом участии Иисуса Христа»[36].
Итак, налицо непрекращающийся диалог человека и Бога. Причем именно настоящий диалог никогда не может быть исчерпан. Подлинный диалог всегда имеет некую незавершенность, тем самым оставляя надежду на новую встречу…
Преподаватель ЗДА Ю. Н. Друми так определяет краеугольный камень христианского благовествования: «Цель благовестия — вернуть человека человеку»[37]. Если эту мысль попытаться осмыслить в контексте нашего доклада, то ее можно будет развить словами свящ. Ничипорова: «Одна из главных тайн бытия, тайна личности, заключается в том, что чем ближе человек к Богу, тем он с каждым днем, месяцем и годом обретает себя, возвращается к себе, становится самим собой»[38]. Тем самым мы подошли к еще одной составной понятия «духовность», а именно: это обретение человеком самого себя. Следующая часть доклада как раз и будет посвящена тому, как это происходит.
III
Я уже упоминал, что в светском обществе такие, как понятия «духовность» и «образованность», часто используются вместе. «Духовная жизнь, — замечает член–корреспондент РАН, проф. Ж. Т. Тощенко, — особый тип производства, потребления и распределения культурных ценностей, характеризующих степень возвышения человека, его интеллектуальное богатство, используемое в интересах гуманизма»[39]. С христианской точки зрения, это не совсем так. У проф. Осипова есть замечательная мысль по этому поводу: «Духовен не тот, кто много знает, а тот, кто себя видит». Причем, подобная мысль неоднократно упоминается в трудах христианских мыслителей эпохи неразделенной Церкви[40]. Теперь мы подошли к теме о покаянии, которая неизбежно сопрягается с опытом нашей жизни. «Покаяние, — пишет Григорий Палама, — является началом, и серединой, и концом христианского образа жизни»[41]. Действительно, покаяние — это начало христианского пути, начало духовной жизни. К покаянию человека ведет Господь (Рим 2:4, 2 Тим. 2:25). Покаяние предшествует обращению (Деян. 3:19) и крещению (Деян. 2:38). Вера также берет свое начало в покаянии (Мк. 1:15). Посредством покаяния врачуются раны, нанесенные болезнью греха (Евр. 6:6). Поэтому мне хотелось бы, всего в нескольких словах, попытаться показать связь между понятиями «покаяние» и «духовность».
По справедливой мысли Трубецкого, «покаяние имеет источник свой в Боге, который наполняя мысль и сердце человека, возрождает его, дает новый смысл и содержание его жизни. Но от воли человека требуется усилие, чтобы принять и усвоить волю Божию»[42]. «Необходимо собственное усилие, — замечает адвентистский богослов Яков Коман, — аскетическая жизнь, в нашем старании прийти в единение с Богом во Христе, чтобы быть Ему отрадными»[43]. Итак, с нашей стороны необходимо «усилие». В чем оно заключается? В евангельской притче «О блудном сыне» есть удивительная по своей глубине фраза, которая говорит нам о той внутренней тоске по отчему дому, которая проснулась в этом человеке: «Пришед же в себя» (Лк. 15:17). Вот тот первый шаг человека к Богу, который так хорошо знаком каждому из нас, когда в один из моментов нашей жизни мы вдруг «пришли в себя», очнувшись от земной дремоты, услышав внутренний зов веры, почувствовав собственное одиночество, ощутив духовный голод. Прийти в себя… Это значит не только осознать свое сиротство и духовную нищету, но и принести покаяние. У Надежды Александровны Павлович есть стихотворение, описывающее это удивительное качество души:
«Душа откликается у последней черты…» Необходим наш отклик. Потому что мало знать о болезни Духа, нужно еще оставить то, что препятствует нашему выздоровлению. Нередко, «покаяние» ошибочно приравнивается к такому понятию как «угрызение совести». Но здесь можно увидеть лишь видимое сходство. «Знать свои грехи, это еще не значит — каяться в них»[45]. В произведении Ф. М. Достоевского «Бесы» Ставрогин после многочисленных злодеяний чувствует угрызения совести, мучается ими и пишет своеобразную исповедь епископу Тихону. Священнослужитель Тихон, в свою очередь, очень четко разграничивает теперешнее состояние Ставрогина от истинного покаяния: «Не стыдясь признаться в преступлении, зачем стыдитесь вы покаяния?» Очень хорошо об этом говорит митр. Антоний Сурожский: «Угрызения совести — это еще не покаяние, можно всю жизнь упрекать себя в дурных поступках и злом слове, и в темных чувствах, и мыслях — и не исправиться. Угрызение совести действительно может из нашей жизни сделать сплошной ад, но угрызение совести не открывает нам Царствия Небесного»[46]. Кстати, в случае со Ставрогиным, он кончает жизнь самоубийством. Однако «верный признак свершившегося и искреннего покаяния, по которому грешник может узнать, что грехи его действительно прощены Богом, есть чувство ненависти и отвращения от всех грехов… к тому же у него появляется чувство всепрощения, легкости, чистоты, неизъяснимой радости, глубокого мира, желание делать все лишь во славу Божию… И наоборот, недостойное покаяние, после которого грехи остаются, вызывает чувство неудовлетворенности, ложится сугубой тяжестью на сердце, каким–то тяжелым, смутным, неясным чувством горечи»[47].
Видение того, в чем мы чужды Господу, а также стремление освободиться от духовного надлома силою Божией, — все это вмещается в одно единственное слово — покаяние. А покаяние, в свою очередь, является неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Видение самого себя безо всяких прикрас — это, как вы уже понимаете, прерогатива следующей составной понятия «духовность», а именно: смирения.
37
Подобная идея, хотя и в несколько ином смысле, встречается у многих классиков, в частности у Ф. М. Достоевского: «При полном реализме найти в человеке человека, — это русская черта по преимуществу». Цит. по: Лосский И. О. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994, с. 227.
40
Так, преп. Максим Исповедник говорит, что для христианина «важнее быть чем знать». Преп. Максим Исповедник. Творения. М., 1993, Книга I, с. 203. А вот что говорится в «Лествице»: «Познавший себя достиг разума страха Господня, и ходя в оном, достигает врат любви». Лествица. Сергиев Посад, 1908, Слово 25. параграф 30. с. 168. «Признак духовной жизни, — поучает преп. Серафим Саровский, — есть погружение человека внутрь себя и сокровенное делание в сердце своем». Наставления отца нашего преподобного Серафима Саровского чудотворца. Издание Курско-Белгородской епархии РПЦ, 1990, с.4. Подобная мысль встречается и у известного религиозного философа Льва Шестова: «Нужно отказаться от самолюбования, нужно отказаться от всезнания и это откроет заказанные нам теперь пути к постижению хотя бы малых тайн жизни». Лев Шестов: Соч в 2–х тт.. Т. 1. М.: Наука, 1993, сс. 72–73.
45
Свящ. А. Ельчанинов. Записи. М.: «Русский Путь», 1992, с. 122. Те же самые слова можно прочесть и у схиигуменна Саввы. См.: Схиигумен Савва, Плоды истинного покаяния. Великий пост, 1974, с.25.
46
Митр. Антоний /Сурожский/. Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России. СПб.: «САТИСЪ», 1994, с.108.