– Какой цвет я получила? – повторяла она. Даже с размазанным макияжем Эшли И напоминала пупса Кьюпи[21]: невинная, полная энтузиазма и совершенно невыносимая. Она была худая, с розовыми щеками, с носом-кнопкой и ротиком совершенно правильного размера, в форме сердечка. Она была девственницей из-за своего христианства или типа того, и, если хотите знать мое мнение, это по меньшей мере так же плохо, как быть шлюхой.
Звонил ли мой телефон? Был ли это звонок от Брэндона? Я стала нашаривать телефон: вокруг подушки, под подушкой, между матрасом и рамой кровати. Но, ясное дело, у меня больше не было телефона. Вместо этого я нашла свою розу. Она была практически обезглавлена и лишилась почти всех лепестков. «Смайлик – разбитое-сердце, – подумала я. – Смайлик-роза». У меня было слишком сильное похмелье, чтобы думать словами. Я чувствовала себя канализационной трубой или чем-то типа того. Как смайлик-какашка, но даже без этих милых глазок, то есть просто как дерьмо. Почему-то кончики пальцев у меня были ярко-розовыми.
С кровати напротив моей свесилась чья-то голова – Пейтон. Ее каштановые волосы были стянуты на макушке в маленький узел, который яростно подпрыгивал, словно злясь из-за нее. Она спросила:
– Динамики? Какого хрена? Это что, Северная Корея? «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре»? Долбаный Стэнфордский тюремный эксперимент[22]?
С нижнего уровня ее койки отозвалась Бри:
– Я даже не знаю этих шоу.
Бри по-прежнему была одета в кигуруми в виде зеленого дракона, которое нацепила еще вчера вечером. Это была фишка для того, чтобы выделиться, завлечь подписчиков или типа того. Капюшон свалился с ее головы, «молния» спереди расстегнулась, и одна огромная голая грудь свисала наружу, розовая, как вымя. Набитый поролоном драконий хвост с шипами расплющился о стену.
Бри сказала:
– Вчера вечером я просто горела, но сегодня утром я настоящий дракон. – Девушки под одеялами заворочались и застонали. – Ясно?
Пейтон ответила:
– Нам все ясно. Нам все было ясно еще вчера вечером. Нам. Все. Совершенно. Ясно, мать твою!
– Я тебя прямо убиваю? – спросила Бри.
Пейтон скрипнула зубами. Я попыталась приладить головку своей розы обратно на стебель, как будто они могли магическим образом соединиться обратно, но ничего не получилось. Эшли И сидела в чемодане и держала в руке огромную розовую акриловую серьгу в виде сердечка.
– Где та девушка… кажется, Анжела? Я нашла ее сережку.
– Она уехала, – мрачно ответил кто-то, и Эшли И перекрестилась.
Пейтон продолжала спрашивать:
– Это что, долбаный роман Агаты Кристи? Аргентина восьмидесятых?
Тут влезла Бри:
– Кто такая Аргентина? Это ее играла в каком-то кино Мадонна?
– Ты имеешь в виду «Эвиту», – отозвалась Пейтон.
– А кто из них Эвита? – спросила Бри, озираясь по сторонам.
Пейтон фыркнула:
– Я больше не могу!
Из динамиков объявили:
– Сегодня будет жарко. Дресс-код: верх от бикини и шорты.
– Это хуже, чем я думала, – сказала Пейтон. – Это долбаный круиз от компании «Карнивал»[23].
– Я люблю круизы! – взвизгнула Бри.
Селони, худая, с острыми локтями, стояла у окна и крутила в пальцах красную розу.
– Некоторые из нас воспринимают это всерьез, верно?
Я кивнула, и глаза у Селони стали колючими.
– Ты? Вчера ночью ты упилась в полный хлам.
Я пожала плечами и понюхала остатки своей розы. Она не пахла ничем.
– При выведении этого сорта запах убрали, – объяснила Пейтон. – Осталась только мощная вонь символизма. – Она говорила все это так, будто щурила при этом глаза, но ее глаза не были прищурены. Они были большими и яркими, как будто она вбирала все вокруг – наверное, потому и стала такой всезнайкой. Розовая роза была аккуратно закреплена между ее матрасом и рамой кровати.
Я посмотрела на бледную полоску кожи на своем запястье и спросила:
– Сколько сейчас времени?
– Не знаю, – отозвалась Селони, продолжая смотреть в окно. – Утро?
Эшли И, сидящая в хаосе на полу, воскликнула:
– Она красная! Она красная, она красная!
Она баюкала свою розу, словно младенца. Лепестки напоминали бархат, а стебель был густо-зеленым и длинным. Я почувствовала укол ревности.
Пейтон, с ее орлиными глазами, заметила это и протянула:
– Не волнуйся, Эшли Е-е-е, ты получила свою первая.
Я рылась в памяти, пытаясь вспомнить подробности прошлого вечера. В основном мне вспоминалось ожидание, вино и всхлипы. Девушка в кружевном вечернем платье и тиаре прыгает в бассейн. Та же девушка, капая водой и держа в зубах белую розу, пытается тащить свой огромный чемодан вниз по дорожке, отворачиваясь от камер. Хана ведет меня, визуализирует вместе со мной, я тереблю лепестки розы, чтобы сосредоточить мысли – так же, как теребила край простыни в отеле. Хана задает мне вопросы: «Что ты думаешь о Брэндоне? Что ты почувствовала, когда Анжелу отправили домой? Что ты думаешь о Пейтон? Что ты думаешь об Эшли И? Что ты думаешь о том, что Эшли И и Брэндон уже провели двадцать минут наедине в павильоне?» Наконец по сценарию наступает моя очередь пройти в павильон. Ночного неба не видно из-за прожекторов, словно на съемочной площадке или во время похищения инопланетянами.
23
«