В этом виден нагляднейший пример того, что основная концепция истмата, предполагающего последовательную смену формаций, строгую линейность исторического процесса, неверна в принципе. Община, как «пережиток» феодального сословного общества, имеющая начало еще в доисторическом периоде, не только успешно сохраняется даже в так называемую постиндустриальную эпоху, но и побеждает во многих случаях капиталистический уклад, что продемонстрировал в свое время провал столыпинских реформ, осуществляемых, кстати, в очень даже в духе классического марксизма.
Если же копнуть вглубь истории, то и здесь обнаруживается много случаев, когда закономерности исторического развития, характерные для Европы и Северной Америки, совершенно не действуют в отношении остальной, подавляющей части мира. Бурное развитие классического капитализма в Западной Европе стало возможно благодаря тому, что ресурсы для этого давали те части света, где доминировали отношения, которые можно условно характеризовать как феодальные, а зачастую даже дофеодальные. Вовлечение в капиталистическую миросистему для многих стран периферии означало не общественный прогресс, а ярко выраженный регресс. Например, в России в пореформенный период каждые несколько лет случался голод, каких крестьяне не ведали в период крепостничества.[87] Беспристрастные данные археологии свидетельствуют, что индейцы майя в XV в. питались значительно лучше, чем средний европеец в то же время. Но после прихода европейцев в Америку, значительное число местного населения выкосил именно голод. Капитализм повсеместно разрушает аграрную цивилизацию, вытягивая из нее соки, но в чем же тогда его прогрессивность? Ведь разрушая Третий мир, капитализм рубит сук, на котором сидит. Каким бы доиндустриальное общество не было отсталым технически и научно, оно все же самодостаточно, целостно, значительно более гармонично институционально. Исторический процесс не является линейным, капиталистический уклад может только сосуществовать с докапиталистическим, но вовсе не сменяет его.
Фундаментальный постулат, на котором базируется вся марксистская политэкономия, и в более широком смысле вообще вся марксистская философия — это постулат о соответствии производственных отношений производительным силам. Он считается не просто законом, но даже парадигмой истмата. При этом он, как подмечает Кара-Муза, никак не объясняет, например, почему труд черных рабов на североамериканских плантациях был примерно в два раза производительнее труда свободных белых фермеров. Речь не о выгодности в два раза рабского труда для плантатора, а именно о производственной культуре. Так же нельзя с помощью марксистских доктрин понять, почему во время Первой мировой войны архаичная и «отсталая» русская крестьянская община смогла на 20 % увеличить посевные площади, в то время как сельхозугодья, находящиеся в отрубах,[88] были засеяны к 1916 г. лишь на 25 % от довоенного уровня, как указывает Сергей Георгиевич. Ведь фермерское хозяйство, ориентированное на товарное производство суть капиталистическое предприятие, априори оно должно быть более производительным, нежели крестьянская община, которую марксисты считали пережитком феодального общества. Идеализировать общину тоже не стоит. После революции производительность труда в деревне довольно существенно упала, и вплоть до 1937 г. урожаи царских времен были недостижимы даже для механизированных колхозов.
Впрочем, Карл Маркс честно признавал, что крестьянин — «непонятный иероглиф для цивилизованного ума». Выходит, что он в своих размышлениях касался по большому счету лишь того, что было видно из его лондонского окна. Описав некоторые тенденции протестантско-трансатлантической цивилизации, Маркс оставил за кадром весь остальной мир, во всем его многообразии и противоречиях, так и не поняв характер отношений Запада с традиционными обществами. Так что его учение нельзя считать научным, несмотря на его наукообразность, кстати, довольно поверхностную.
87
Этому во многом способствовала экспортная ориентация сельского хозяйства, вынуждающая крестьян отказываться от посевов ржи в пользу востребованной рынком пшеницы, дающая очень нестабильные урожаи взоне рискованного земледелия.
88
Отруб — земельный участок, выделенный из общинной земли в результате столыпинской аграрной реформы в единоличную крестьянскую собственность.