И еще одна группа кратких форм причастий, образованных от глаголов, оканчивающихся в инфинитиве на -сти, -зти, -чь: подметён, отвезён, привлечён и др. В этих причастиях ударение падает на суффикс в форме мужского рода и на окончание — в остальных формах: отрясенá, отрясенó, отрясены'; перенесенá, перенесенó, перенесены'; подметенá, подметенó, подметены'; соблюденá, соблюденó, соблюдены'; уведенá, уведенó, уведены'; отвезенá, отвезенó, отвезены'; привлеченá, привлеченó, привлечены'; сбереженá, сбереженó, сбережены' и др.
Можно ли подвести под правила любую форму любого причастия? Теоретически, конечно, можно, потому что всякое изменение слова чем-то обусловлено, подчиняется тому или иному правилу. Однако на практике далеко не каждое причастие следует тем правилам, которые, казалось бы, должны управлять его ударением. Вот почему во многих случаях для того, чтобы узнать правильное ударение в затруднившем нас причастии, мы вынуждены обращаться к словарям: в них указано ударение для каждого «трудного» глагола и для каждой «трудной» формы такого глагола.
ДУРНУЮ ТРАВУ С ПОЛЯ ВОН!
НАША РЕЧЬ ДОЛЖНА БЫТЬ ЧИСТОЙ
Великие русские писатели — А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, А. П. Чехов, М. Горький и другие — великолепно понимали обязанность литераторов — освобождать речь от чуждых литературному языку слов и устойчивых оборотов. Своим творчеством эти писатели содействовали очищению нашего языка от словесного и фразеологического «мусора», рождаемого небрежным, безответственным отношением к речи, незнанием богатств родного языка.
Однако и сейчас нередки высказывания о том, что литературная лексика и фразеология недостаточны для нужд художественного творчества и что литературный язык надо отличать от языка народа. Подчас даже слышатся прямые упреки составителям толковых словарей в том, что такие словари якобы запрещают писателям и поэтам применять «подлинно народные» слова — областного, «местного» характера, или так называемое просторечие. В таких сетованиях и упреках много неправды и незнания исторических законов языкового развития.
Прежде всего нельзя литературный язык противопоставлять народному, особенно в наше время. В эпоху бурного роста культуры всех слоев нашего общества литературный язык — это высшая форма существования и развития языка народа. Былое резкое противопоставление языка «книжного» и языка «разговорного» ослаблено. Сам литературный язык имеет две разновидности — письменную и разговорную. И речевое творчество народа все больше происходит в пределах самого литературного языка, не нарушая его норм, а поддерживая и укрепляя их.
Одна из основных тенденций исторического развития национального языка — это тенденция к строгому единству; единство же обеспечивается общим признанием норм, охватывающих не только фонетику и грамматику, но и лексику. Всякое нарушение исторического требования чистоты речи есть неизбежно расшатывание языкового единства нации.
По словам М. Горького, «деление языка на литературный и народный значит только то, что мы имеем, так сказать, «сырой» язык и обработанный мастерами. Первым, кто прекрасно понял это, был Пушкин, он же первый и показал, как следует пользоваться речевым материалом народа, как надо обрабатывать его»[13].
Обогащая ту же мысль, М. Горький говорил: «От художественного произведения, которое ставит целью своей изобразить скрытые в фактах смыслы социальной жизни во всей их значительности, полноте и ясности, требуется четкий, точный язык, тщательно отобранные слова. Именно таким языком писали «классики», вырабатывая его постепенно, в течение столетий. Это подлинно литературный язык, и хотя его черпали из речевого языка трудовых масс, он резко отличается от своего первоисточника, потому что, изображая описательно, он откидывает из речевой стихии все случайное, временное и непрочное, капризное, фонетически искаженное, не совпадающее по различным причинам с основным «духом», то есть строем общеплеменного языка [теперь сказали бы — языка национального.— Б. Г.]. Само собой ясно, что речевой язык остается в речах изображаемых литератором людей, но остается в количестве незначительном, потребном только для более пластической, выпуклой характеристики изображаемого лица, для большего оживления его»[14].