Тихон с хозяйкой советоваться: как быть, что делать? Мавра баба разумная, посоветовала к попу сходить: он наставит уму-разуму.
Точно, батюшка, покойник, царство ему небесное, наученье такое сделал:
— Построишь новый овин, — сказал, — станешь сушить хлеб — и покарауль. Это, по моему мнению, овинный бедокурит, озорничает нечистый.
Тихон за наученье сунул в руку батюшке и исполнил, что тот ему приказал. Построил новый овин, ночью высушил снопы, огонь в полазе потушил, взял кол и сел за пеледу[82]; поджидает, не покажется ли где овинный с огнем.
Недолго пришлось ждать. Смотрит, идет гумном сосед его Иван, идет спешно и по сторонам озирается; подошел к овину, выхватил из-под застрехи пучок соломы, чиркнул спичкой и стал зажигать.
Тихон Сосипатров выкатился из-за пеледы да как хватит колом соседа! Тот — дралка[83]; Тихон с колом за ним бежит да сыплет[84]. Сшиб с ног Ивана, а сам знай накладывает да приговаривает:
— Так-то по соседски-то поступаете? — шумит.
— Четвертый овин удумал спалить?
А Иван, вместо того, чтобы скорее повинную принести и замиренья просить, все матерком, матерком Тихона-то! Ну, тот, известно, в сердца вошел, пуще колом насаживает.
"Оставить на малое время — думает, — будет с него?" А Иван опять бранит, растравляет Тихона-то. Даст себе передышку Сосипатров и еще угощает доброго соседа. Бил он соседа, бил, инда сам весь изнемог.
Иван перестал браниться, лежит и уже не дышит. Тихон нагнулся к нему, погадал, не притворился ли.
Где! Весь дух вышиб, кончину принял от кола-то!
Тихон домой, бабу зовет:
— Пойдем-ка поскорее, тело убрать.
По дороге к овину Тихон говорит:
— Ведь я соседа убил. Иван овин пытался поджечь, а я подкараулил и колом попотчевал. Надо подальше куда его оттащить.
Прибежали к тому месту, где убитый лежал, а его уж нет.
— Ах, грех какой! — вскрикнул Тихон. — Знать, уполз. Беда теперь моей головушке, на каторжные работы сошлют...
Вернулись — до утра не спали. Пойдет ли уж тут сон, когда эдакое страшное дело стряслось!
Утрочку Сосипатров вышел на улицу, чтобы узнать стороною про соседа, гребтится[85] на сердце-то, боится за свой грех. Глядь, а сосед Иван навстречу.
— Здорово, Тихон Сосипатрыч, — говорит Иван.
— А я, было, к тебе.
— Просим милости, — отвечает Тихон, — пойдем в избу.
И глядит на соседа: ни в чем невредим, стоит перед ним Иван, смотрит на него приветно, доброжелательно.
— Ничего, здесь перетолкуем, — говорит сосед. — Все ли у тебя благополучно, Тихон Сосипатрович?
— А ще? — спрашивает Тихон, а сам пытливо глядит на Ивана.
— Да хозяйка моя ночью во двор выбежала, — сказывает Иван, — так слышала, как на твоем гумне кто-то стонал и на столбу у овина дубиной стучал. Хотел я досмотреть, да, правду сказать, позабоялся: не овинный ли, мол, зубы на кого точит?
Полегче вздохнул Тихон Сосипатрович, отлегло от сердца-то.
— Кажись, у меня все слава Богу, благополучно, — отвечает сосед. — Позапоздал я сегодня, надо торопиться овин обмолачивать.
— Ступай с Богом, — сказал сосед Иван. — Я об этом и хотел тебе доложиться.
Но только Тихон и рассказывает своей хозяйке:
— Какое диво, Финоговна. Как я вчерась бил Ивана, замертво на месте оставил: а он сегодня у ворот со мной разговаривал, и хоть бы чем-нибудь себя выдал: говорит ласково, по-хорошему, и упредил меня: чувствует, значит, что обижаться ему на меня не следует.
Выслушала мужа Мавра до последнего слова.
— Да его ли ты накрыл, — промолвила баба, — не другого ли кого ты нахаживал?
— Кажись бы, его, — раздумчиво ответил Тихон.
— Разве я обознался?
— То-то! Не овинный ли тебе представился?
Ухмыльнулся Сосипатрыч:
— Полно, глупая, не дело болтаешь!
Молотит, а сам беспокоится. "Кого же я убил, — думает. — Как я ему сыпал, как накладывал".
Ожидает, не подойдет ли кто, не объявит ли, что вблизи мертвое тело оказалось. Не слыхать.
День прошел — не слыхать, завечерело — о мертвом теле помина нет.
Успокоился Тихон Сосипатрыч. Поужинав, на печь завалился, а хозяйка на лавке пряла, сквозь окошки от огня свет небольшой на волю был.
Деревня Окариха на берегу вытянулась, избы окошками на реку Большой луг глядят. Изба Тихона Сосипатрова посередке стояла, с левой стороны проездной проулок к реке, мелко тут, куры вброд переходят. Ночь стояла наволочная, временем из-за тучи месяц проглядывал.
Вот часов так в десять ночи Мавра и слышит: с улицы в подоконник стучат. Она подняла иконенку, видит, человек в свету стоит, одет по-кучерскому, с плеткой в руках.
— Чего тебе надо, добрый человек? — спросила.