Все, что было не так с обществом Нью-Йорка, отразилось в одном-единственном событии — «Экстраваганзе» (или Фантасмагории), устроенной в день рождения Майкла Масто, гея и ведущего колонки светской хроники в «Виллидж войс». Хозяйкой того вечера была Дивайн Браун, проститутка из Лос-Анджелеса, прославившаяся после ее короткого знакомства с Хью Грантом. Происходящее походило на пародию на светское общество. Все внимание было сосредоточено на Дивайн, блистающей в центре зала в коричневом кожаном наряде от Версаче в окружении подобострастных журналистов, тогда как знаменитости помельче выстраивались в очередь выказать ей свое почтение. Но самым поразительным было то, как сильно она напоминала других известных людей, как легко и без усилий вошла в новый образ.
Совсем не это воображал я себе, когда хотел стать журналистом в Нью-Йорке. Я надеялся встретить современных последователей членов «Алгонквинского Круглого Стола», людей, похожих на эссэиста и театрального критика Александра Уллкотта, который «словно скандал будоражил общество». Вместо этого я оказался в мире, который скорее напоминал плод пьяной фантазии членов узкого кружка после бурной ночи. Как правило, в этом мире мне доставалась роль простака, приезжего простофили, который всегда становится объектом для насмешек. Я уехал, мечтая стать Кэри Грантом, а в результате закончил как Ральф Белами.[69]
Взять, например, случай, который произошел со мной на премьере «Странных дней» 7 октября 1995 года. Даже по нью-йоркским стандартам это было довольно пышное событие — вечеринка по случаю премьеры проходила в «Радио-Сити мьюзик-холл», — и шампанское лилось рекой. Очень скоро я опьянел и забрал себе в голову, что запросто могу встретиться с Ральфом Файнсом, исполнившим главную роль в фильме. Моя старинная подруга Тамара Харви сказала, что она была первой девушкой, с которой Ральф поцеловался, и я решил, что это отличная возможность узнать, правду ли она говорит. Надо просто спросить у него самого.
Но добраться до Файнса было нелегко. Он находился в секции для VIP-персон, тогда как я — в главном зале, и бархатный канат, отделяющий бессмертных небожителей от серой массы, охранялся свирепой с виду «планшеточной нацисткой». И все же у меня имелась на руках козырная карта. На прием, организованный студией «XX век — Фокс», меня пригласил друг Льюис Канфилд, работающий там. И если кто мог меня провести, то только он.
Когда мы подошли к «нацистке», Льюис узнал в ней сотрудницу студийного департамента по связям с общественностью Пенни.
— Привет, Пенни, — воскликнул он. — Какие у нас шансы пройти внутрь?
— Зачем? — поинтересовалась она.
— Пари. Мой друг поспорил со мной на 20$, что я не смогу провести его внутрь.
— Прости, Льюис, — огрызнулась она. — Ты проиграл.
Льюис умоляюще посмотрел на нее:
— Да ладно тебе, Пенни. Ну пожалуйста…
— Предлагаю сделать так, — смягчилась «нацистка». — Я могу отступить на пару шагов, чтобы вы с другом смогли одной ногой ступить на эту территорию. Тогда технически ты сможешь сказать, что вы побывали в секции для VIP-персон. Это все, что я могу для тебя сделать.
Нам ее предложение не подошло.
Льюиса не слишком задела неудача, он привык, что студийные пресс-агенты обращались с ним подобным образом, но я, разгоряченный алкоголем, воспылал за него праведным гневом. Как смеет она так унижать своего коллегу? Я попытался убедить Льюиса обратиться к начальнику отдела, чтобы тот приструнил вмешивающуюся не в свои дела «корову», но тот благоразумно не стал этого делать.
Однако не все было потеряно. Поговорив с официанткой, я узнал, что есть и другой способ попасть в ту секцию. Она даже позволила мне пройти с ней на кухню и показала ведущий туда проход. Спустя несколько секунд я уже по-приятельски общался со звездами фильма.
Впрочем, даже в самой секции Файнс находился под надежной защитой. Чтобы пообщаться с ним, надо было выстоять очередь, после чего придворная дама представляла вас ему с легким реверансом. На разговор давалось 30 секунд, но мне этого времени было более чем достаточно. Каких-то несколько минут, и я наконец узнаю, правду говорила Тамара или нет.