Несмотря на присутствие двадцати гостей и оркестра, зал все равно выглядел пустым. Люди сидели кое-где, в креслах и на диванах, очень далеко друг от друга, как пассажиры в практически безлюдном зале ожидания.
— Не принести ли вам чего-нибудь выпить до начала? Белого вина или воды «Эвиан»?
— Вина, — ответила Бет странным, напряженным голосом.
Юргенсены явно силились совладать с обширными пустыми пространствами гигантской комнаты. Громадный сине-розово-лиловый шедевр Чихьюли[63], выдутый из стекла, свисал с потолка и изображал не то тропический водный организм, не то самые большие в мире женские гениталии. Под украшением одиноко стоял стол, за которым могли бы пообедать по крайней мере восемь человек, на столе помешалась коллекция фотографических портретов в рамках, увеличенных до размера инфолио и даже крупнее. По обеим сторонам открытого камина — в нем запросто можно было зажарить целого быка — висели два внушительных абстрактных полотна, выполненных в землистых тонах. Однако предпринятые ухищрения не уменьшали зал, пусть только зрительно, до приемлемых размеров, а лишь подчеркивали его непомерную огромность.
Бет обходила сзади массивное белое кресло, и навстречу ей протянулась чья-то тощая рука с голубыми часами. Сидящий поднялся, и Бет, казалось, невероятно удивилась.
— Стив? — воскликнула она. — М-м… познакомься, мой муж — Том. Том, это Стив Литвинов.
— Я так рад, что вам удалось прийти.
Стив совсем не соответствовал описаниям Бет. Худой, смуглый и лысый, поверх малиновой рубашки, расстегнутой так, что видны густые черные волосы на груди, — кожаный пиджак. Увидев шефа жены, Том убедился: кроме него самого, в зале нет больше ни одного мужчины в галстуке.
Стив наклонился к Тому и таинственно шепнул:
— Лиз — просто клад!
Разыскали два стула, и Том подвинул свой поближе к Бет. Когда принесли вино, он коснулся ее руки.
— Ты — Лиз?
— Так он меня зовет, — ответила Бет внезапно ослабевшим голосом.
Концертную программу открыл фальцет, под аккомпанемент лютни исполнявший «Мою усладу» Морли[64]. Было вдвойне удивительно слышать чистый, высокий, словно у мальчика-певчего, голос, изливавшийся из уст румяного рыжебородого мужчины, судя по виду — любителя промочить горло пивком.
В перерывах между номерами тот или иной музыкант выходил на авансцену и популярно рассказывал о своем инструменте.
— Лютня произошла от древнего арабского инструмента под названием «уд» или «арабская лютня». В Европу ее завезли мавры в начале восьмого века нашей эры, то есть в период испанского завоевания…
Музыкант с лютней преувеличенно интонировал, когда говорил, — будто перед ним сидели туповатые дошкольники; потом оркестр исполнил композицию «Мой повелитель с маскарада». «Раздражающая привычка говорить свысока в большей степени характерна для Запада вообще, нежели конкретно для Америки», — подумал Том. В изменчивом, непостоянном обществе, все представители которого чужие друг другу, ничто не является само собой разумеющимся, ничто не выводится из прежних знаний или предыдущего опыта. Все требует точного определения и ясного изложения. Ирония нынче не в моде. Вот и получается…
— «Виола да гамба» — в буквальном переводе с итальянского — «ножная виола». Такое название инструмент получил, поскольку на нем играют, держа его между ног.
Крепкие голые ноги говорившей музыкантши, прямо скажем, выдержали бы и концертный рояль. Том взял Бет за руку и не выпускал ее, пока играли бодрую песенку «Мускат и имбирь».
Музыка была восхитительна, болтовня о цимбалах и теорбе — чудовищна, хотя и говорили о каждом инструменте не более минуты. Том, впрочем, аплодировал вместе с остальными, не желая подводить Бет.
В конце представления Стив Литвинов подошел, чтобы познакомить их со своей женой, Джойс. Телеса ее тесно обтягивал небесно-голубой брючный костюм, и издалека она могла бы сойти за мать Стива. Схватив Тома за руку, Джойс протрещала:
— Правда, невероятно интересно узнать об истории различных музыкальных инструментов, составляющих оркестр?
Финн, в пижаме, с мишкой в руках, тихонько спустился вниз.