— Да пош-ш-шел ты, — пробормотала Бет и бросила трубку.
Финн смотрел на нее со ступенек. Глаза у него сделались огромные, словно у лемура.
— Это папа звонил?
— Ну разумеется, — громко сказал Дэвид Скотт-Райс, улыбаясь по-новому, во весь рот, — эти американцы просто не умеют жить.
Одинокий посетитель-японец, съежившийся в кабинке напротив двух англичан, быстро глянул на них, но, встретившись глазами с Томасом Дженвеем, уткнулся в свою порцию лосося с видом глубочайшей заинтересованности.
— Смешно, я всегда считал, что в искусстве жить американцы достигают выдающихся результатов — как в синхронном плавании.
— Я имел в виду писателей, — обиженно возразил Скотт-Райс.
Они сидели за поздним ужином — поздним, во всяком случае, по меркам Сиэтла, в ресторане «Пестрый стол» отеля «Алексис», где Скотт-Райс мог позволить себе заказывать в долг, а своему нью-йоркскому издателю — все оплачивать.
— Они же настоящие изгнанники в собственной стране, половина уж точно. Сэлинджер, Пинчон[5], Рот…[6] Да с кем Роту поговорить там у себя, в Коннектикуте? Живет отшельником. Или этот, как его, Гасс. Нет, не Гасс, другой. Гэддис[7]. Лачуга эта в каких-то закоулках на Лонг-Айленде…
Сиэтл был десятым и последним из городов, которые посетил во время своего писательского турне Скотт-Райс. Он напускал на себя браваду с налетом легкого безумия — вот результат чересчур длительного пребывания в воздухе и созерцания Америки с высоты 39 000 футов. Пока английские писатели добирались до Сиэтла, у них в головах уже успевал сложиться вполне законченный образ Соединенных Штатов, и эти изнуренные путешественники со сбившимися биоритмами подолгу объясняли Тому, как все обстоит на самом деле в стране, ставшей ему вторым домом.
— Боюсь, Гэддису сейчас немного не до того. Он умер год назад. Однако при жизни слыл весьма компанейским малым.
— Умер? Я даже не знал. Разумеется, тебе все это видится в другом свете, сам-то ты всегда был изгнанником. Сейчас оторванность от мира признается такой стильной. Люди прямо рвутся стать изгнанниками.
— Я — изгнанник? Нет, я не…
— Брось отнекиваться. А как же твоя Чехословакия?
— Венгрия. Мне было всего два годика — возраст, когда дети целиком поглощены сами собой. Знаешь, я ведь совершенно не помню Венгрию, видимо, меня целиком занимали маленькие детские радости и горести. А разве можно чувствовать себя изгнанным из страны, которую даже толком не видел? Ну а здесь все приезжие, значит, чужаком быть просто невозможно. Хотя вот мама — точно изгнанница, самая настоящая. Можешь сходить к ней в гости, у нее теперь квартира в Ромфорде, но не думаю, что ты сочтешь мою мать такой уж стильной.
Скотт-Райс извлек из раковинки крупную олимпийскую[8] устрицу и принялся вертеть ее на вилке, то поднося к огоньку свечи, горевшей у них на столе, то отдаляя.
— Вот ведь козявки, а? — Он удивленно поглядел на Тома; глаза Скотт-Райса казались огромными за толстыми стеклами очков в металлической оправе. — А знаешь что? Я тебя слышал по Национальному радио, когда был проездом в Миннеаполисе. «Все учтено», правильно, да? В общем, ты говорил о фуд-кортах, забегаловках в торговых центрах. — Тут тон его приобрел комическую суровость. — И ты хвалил их!
— Да. Финн от фуд-кортов просто в восторге.
— А я никогда не слыхал про них. Они меня заинтриговали, и я упросил своего сопровождающего сводить меня в один такой на ленч. — Скотт-Райс наколол на вилку еще одну устрицу. — Сущий кошмар.
— Да, конечно, всякие попадаются.
— Погоди, дай разобраться. По радио ты говорил… — Скотт-Райс изобразил мучительный процесс припоминания: запрокинул голову, поджал губы, прищурил глаза, потом поднял палец и погрозил Тому. — Ты сказал, что эти забегаловки — мультикультурное то, демократическое се, свободолюбивое пятое, творческое десятое. И процитировал, точно тебе говорю, Томаса Джефферсона.
— Я иронизировал.
— А, это ты с целью всех подразнить, верно? Этакая противоестественная страсть к американскому. Фуд-корты! Ну конечно-конечно, ты прибегнул к уловке — как бы специально решил подействовать людям на нервы. — Скотт-Райс рассеянно похлопал себя по пиджаку, затем полез в карман брюк. — Просто у тебя такая фирменная штучка, да? Ты не думаешь всерьез…
— Он тебе не напомнил пикник, как в детстве? Или ты в основном дома играл?
— А? Кто он?
— Ну, твой ленч в фуд-корте.
— Мы там не остались, — надменно произнес Скотт-Райс, — мы нашли восхитительный итальянский ресторанчик. С отличным вином.
5
Томас Пинчон (род. в 1937 г.) — один из крупнейших американских прозаиков XX столетия, автор «Радуги тяготения» и «V».
6
Филипп Рот (род. в 1933 г.) — известный американский писатель, лауреат Пулитцеровской и Национальной книжной премий.