– Нет, Джоэл. Были признаки.
– Какие, к черту, признаки?! Какой-то хвостатый парень с огнем, вырывающимся из задницы, пытался унести меня в ад?
Она вздыхает.
– У тебя остекленели глаза. Дважды ты вздохнул, но звук был какой-то неправильный. И еще одна вещь – ты это… обмочился.
– Я обоссался?! На глазах у всех?!
Керри мрачно кивает.
– Думаю, что только я заметила. Я сделала все возможное, чтобы никто не подошел достаточно близко, чтобы увидеть. Хотя тебе не стоит смущаться, просто мышцы расслабляются, когда мы…
Когда мы умираем. Я закрываю глаза. Остальные – ублюдочные лжецы. Но Керри? Если Керри так говорит, это должно быть правдой.
– Искусственное дыхание? – никто раньше не объяснял эту часть. – Еще раз, что это такое?
Она снова краснеет.
– Эм-м. Его еще называют «поцелуем жизни», но это никакой не поцелуй. Это просто передача воздуха в чужие легкие.
– Своими губами?
Румянец становится еще гуще, и она кивает.
– Иди домой, – я продолжаю лежать с закрытыми глазами.
– Я только что приехала. Папа заедет за мной только в семь.
– Прогуляешься. Тебе нужны физические нагрузки, а то ты слишком пухленькая. – она не пухленькая, она великолепна. Но я так унижен всем этим, что хочу причинить ей боль. – По крайней мере, ты можешь уйти. Я-то, блин, не могу.
– Все знают, что ты был без сознания, что у тебя не было выбора, – говорит Керри. – Никто не думает, что ты когда-нибудь поцеловал бы девушку вроде меня, если ты беспокоишься из-за этого. Я расскажу всем, кто спросит…
Я игнорирую ее. Что-то шлепается на кровать – спортивный журнал. Она всегда приносит мне какой-нибудь подарок.
– Вернусь завтра. После полудня. Если тебя все-таки переведут, можешь попросить свою маму позвонить моей, чтобы я знала, куда идти?
Я не отвечаю, но слышу, как она застегивает пальто и как ее шаги удаляются, на этот раз куда менее решительные. Я хочу повернуться и позвать ее обратно, пошутить, что, по крайней мере, это был не Тим с его ужасными тонкими губами.
Я хочу поцеловать ее.
– Она ушла, – сообщает Вацлав. Когда я открываю глаза, он качает головой; его массивные брови буквально сходятся над переносицей, так сильно он хмурится. – Если ты захочешь извиниться, когда увидишь ее в следующий раз, тебе понадобятся все друзья, которых ты сможешь найти.
Вацлав – идиот. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы заводить друзей. Если что, у меня их слишком много.
Это всего лишь вспышка.
На следующий день после того, как меня переводят, тренер Коули и капитан команды до восемнадцати лет Мюррей появляются у моей кровати, неся то, что выглядит, как целый фруктовый ряд в Tesco.
– Эй, ты в порядке, Человек-банан? Принесли тебе кое-какие припасы.
Мое прозвище отчасти связано с тем, что я ем много фруктов, а отчасти с шуточками в раздевалке.
Но даже несмотря на то, что мы все видели друг друга обнаженными бесчисленное количество раз, прямо сейчас я хочу спрятаться под больничным одеялом. Сидя здесь в своей отвратительной клетчатой пижаме, подключенный к аппаратам, я чувствую себя больным человеком.
Хуже того – по жалости в глазах Мюррея я могу судить, что я и кажусь именно таким.
Пошел он к черту. Я играю лучше, и ходят слухи, что он все равно вылетит в этом сезоне.
– Мы проиграли без тебя, солнышко, – говорит Коули. Он тот, на кого я должен произвести впечатление. Его собственная карьера закончилась после травмы, и мне всегда было его жаль. – Тейлора унесли на носилках после жесткого подката.
Я ухмыляюсь.
– Хотите увидеть действительно жесткий подкат? – начиная расстегивать свою пижаму, я уже сожалею об этом. Но я не могу остановиться. Я распахиваю ее, чтобы показать им свою грудь. – Проснувшись, я подумал, что провел десять раундов с Тайсоном.
Но они не смеются, они съеживаются. Слишком поздно я вспоминаю свою собственную реакцию накануне, когда Вацлав подставил зеркало, чтобы показать мне, почему мои ребра все еще так сильно болят. Мое отражение было черно-синим, фиолетовым и зеленым, как разноцветное пальто в «Иосифе и его удивительном плаще снов»[22].
– Да ладно, ребята, все не так уж и плохо. Я вернусь на поле, не успеете оглянуться.
Мюррей выдавливает из себя печальную усмешку.
– Наверняка это было больно.
Я собираюсь сказать ему, что ничего не чувствовал, потому что в то время был мертв, но останавливаю себя.
– Ничего особенного.
Коули все еще пялится на мою грудь.