Террор создавал героическую систему образов в то же самое время, в которое он попирал реальность и творил свою черную легенду. При Термидоре все быстро всплыло на поверхность. В эпоху Термидора внезапно стало ясно: Революция устала, Революция постарела.
Термидор — этот тот ключевой момент, когда Революция должна взять на себя бремя своего прошлого и признать, что она не сдержала всех своих изначальных обещаний. В частности, этот тот момент, когда ее действующие лица провозглашают, что не хотят ни начинать ее вновь, ни исправлять ее.
Термидор — это момент, когда у революционеров остается лишь одно желание, когда их вдохновляет лишь одно побуждение: закончить наконец Революцию.
Революции стареют довольно быстро.
Они стареют плохо из-за того, что всегда одержимы символическим стремлением стать началом новой эпохи в Истории, радикальным разрывом во времени, творением, которое вновь и вновь берет свое начало, воплощением вечной молодости мира. Революция воспевает будущее, однако никак не хочет расставаться с тем днем, который положил начало ее пришествию в этот мир. Французская революция старела не хуже, чем все другие революции, которые следовали за ней и вдохновлялись ею.
И тем не менее ни один из ее потомков не желал узнавать себя в Термидоре своего предка. И это справедливо: Революция, даже одержимая своими мифами, — не сказка. А Термидор — это лишенное очарования зеркало, показывающее каждой новорожденной Революции единственный образ, который та не желает видеть: убивающий мечты образ дряхлости и немощи.
Дмитрий Бовыкин
Бронислав Бачко: От утопии к террору
Книга, которая предлагается сегодня вниманию российского читателя, во многом необычна.
Хотя на первый взгляд это может показаться парадоксальным, сегодня в нашей стране существует не больше возможностей ознакомиться с современными зарубежными работами по истории Французской революции XVIII века, чем это было при советской власти. В минувшие годы на русском языке практически не выходило западных исследований, увидевших свет за последние два десятилетия[245]. Отечественные издатели отдают предпочтение либо работам, ставшим уже классическими, либо сочинениям, давно утратившим научную актуальность и извлекаемым из небытия по совершенно непонятным причинам.
Монография Бронислава Бачко, опубликованная во Франции в 1989 году и переведенная на ряд европейских языков, необычна не только потому, что ее отличает ясный, прозрачный язык и чрезвычайно удачное сочетание мастерски выстроенной композиции, удерживающей внимание читателя, радующей его неожиданными, если можно так выразиться применительно к научному труду, поворотами сюжета, и глубокого исторического анализа. И не только потому, что она появилась в научном обиходе относительно недавно и до сих пор остается последним словом исторической науки в исследовании данной темы — и в то же время уже успела стать классической. Будучи известен ранее преимущественно как исследователь философских течений и общественной мысли, Б. Бачко сразу же после публикации этой книги стал признанным авторитетом по истории Термидора: к нему с равным уважением относятся специалисты, принадлежащие к различным, конкурирующим друг с другом направлениям во французской историографии, что, на мой взгляд, является редчайшим исключением.
Не в последнюю очередь монография Б. Бачко показалась мне необычной из-за того, что автор не относится к событиям двухсотлетней давности с равнодушием отстраненного исследователя. И речь идет отнюдь не о восторженном восхищении Революцией и ее деятелями, характерном для целого ряда работ первой половины XX века. Террор, Термидор, «выход из Террора» — эти сюжеты, как правило, решаются сегодня с холодной эмоциональной отстраненностью, словно компенсирующей накал страстей той эпохи. Чувствуется, что авторы значительного количества трудов на данные темы относятся к своим персонажам, их лексике, поступкам, мировосприятию не без некоторого удивления, сопряженного с определенной брезгливостью, что, сознательно или подсознательно, приводит их к отказу от сопереживания, заставляя ограничиваться сухим анализом.
245
Пожалуй, можно назвать только две книги: Р. Шартье «Культурные истоки Французской революции» (Москва, 2001; Paris, 1990) и П. Генифе «Политика революционного Террора» (Москва, 2003; Paris, 2000).