Вот об этом я думал, пока отец, уже слегка выдохшись, заканчивал свой рассказ о самом заветном, о том, что так долго держал в себе. Он замолчал, и в машине надолго повисло молчание. Потом отец повернулся ко мне:
— Ну, так что скажешь?
Я пожал плечами, не отрывая взгляда от витрин видеопроката. Там, внутри, семейные пары с детьми выбирали кассеты, предвкушая отличный вечер с киношкой и попкорном.
— Папа, — спросил я его, — а мы бедные?
Сперва, когда я только начал говорить, у отца как-то слегка вытянулось лицо — он, конечно, ожидал, что я приду в восторг. А потом я сказал то, что сказал. Почему, как — до сих пор не понимаю. Мне было всего десять, не мог же я сознательно постараться уязвить отца, сделать ему больно? Я еще и знать не знал, что это такое, как это делается и зачем. Или все-таки знал? Да знал, наверняка знал. Умение причинять боль могло пополнить растущий багаж моих навыков и в школе — от сверстников, и дома. Родители почему-то думали, что, если выкрутить громкость телевизора на полную, мне не будет слышно их ежевечерних ссор. Уж кому-кому, а отцу-то, который разбирался в физических свойствах материалов, следовало бы лучше знать, что это проходит сквозь любые стены и не заглушается ничем. Закон сохранения родительского гнева — не пропадает ни капли. Он наполняет собой весь дом, просачивается через любые преграды, распространяясь все дальше и дальше. Он может менять форму, переходить из одного состояния в другое, иногда даже вроде бы пропадает совсем, но если нарисовать вокруг дома большую коробку и подсчитать все, что уместилось внутри, то выяснится, что гнев и раздражение никуда не делись, они здесь, в том или ином виде, движутся во всех направлениях, натыкаясь на мелкие объекты, частично отражаясь, частично поглощаясь ими. Так что, когда родители включали телевизор, это означало лишь, что я слышал их язвящие, уничтожающие голоса под аккомпанемент «Острова фантазий», «Невероятного Халка» и «Лодки любви»[5].
Может быть, кстати, я подумал вдруг, что мы бедные, из-за того аварийного набора. Я почему-то знал, что не стоит просить отца купить мне его — не в этом месяце точно. Может, на Рождество, может, в следующем году. Понятия не имею откуда, но я знал это точно и жалел отца, хотя и отчасти злился на него.
А может быть, я просто хотел увидеть реакцию человека, который так часто бывал холодным и отстраненным дома — и с мамой, и даже со мной, а вот сейчас с таким жаром говорил о науке, математике, перспективах и горизонтах. Я хотел от него такого же отклика на мои слова, на этот раз отец должен был наконец разозлиться. Но ничего не произошло. Он просто завел машину и молча выехал обратно на дорогу.
По пути домой я боялся шевельнуться, так и сидел, зажав в кулаке палочку с лужицей растаявшего шербета. Отец не выглядел сердитым, скорее подавленным — или, правильнее будет сказать, раздавленным.
После этого разговора он изменился. Мой вопрос, который был вопросом только наполовину, в котором искреннее непонимание мешалось с внезапным проблеском, где все вставало на свои места: мы с мамой, отец с его работой и мечтами, наша машина, наш дом, наш район, что-то сдвинул в нем. Он причинил отцу боль, да, но и подстегнул его, отдалил нас друг от друга на годы и годы и в то же время открыл между нами прямой канал связи, позволил общаться на равных, по-честному.
из руководства «Как выжить в НФ-вселенной»:
Социально-экономическая стратификация
Мир-31 составляют три основных региона, называемые иногда также неофициально районами.
Нижняя часть социально-экономической шкалы представлена внешними областями, не выделяющимися заметными отличительными признаками и не относящимися к конкретному жанру. Следует отметить, что, несмотря на используемое иногда наименование «реальность», области эти отличаются от остальных регионов только в количественном, но не в качественном отношении. По природе своей они одинаковы и различаются лишь степенью развития.
На противоположном конце диапазона располагаются богатые районы с преуспевающим населением — верхний средний класс и выше. Движимые, как правило, стремлением к «аутентичности» либо ностальгией по определенной эпохе, они тратят много времени и средств, искусственно воспроизводя антураж внешних областей. Содержание таких «садиков реальности» обходится весьма недешево, однако в данной страте они являются необходимым символом статуса и предметом гордости владельца, тем большей, чем правдоподобнее стилизация.