— У нас сегодня появился новый собрат, — сказала профессорша, указывая на Антуана. — Я попрошу вас представиться.
Все повернулись к Антуану. Робея оттого, что придется говорить перед большим скоплением людей, он встал и сразу увидел доброжелательные взгляды и почувствовал молчаливую поддержку аудитории.
— Меня зовут Антуан, мне… двадцать пять лет.
— Здравствуй, Антуан! — хором приветствовали его собравшиеся.
— Антуан, — спросила профессорша, — ты можешь сказать нам, что тебя сюда привело?
— Моя жизнь катастрофически не удалась, — объяснил Антуан, нервно сжимая и разжимая кулаки. — Но это еще не самое ужасное. Самое ужасное — что я это сознаю…
— И ты решил свести счеты с жизнью, чтобы слиться с покоем небытия, — тихо сказала профессорша, чуть наклонившись вперед.
— В общем, я для жизни, видимо, не гожусь и надеюсь, что смогу состояться в смерти. Наверно, для этого у меня больше данных.
— Я уверена, Антуан, — одобрительно сказала мадам Астанавис, — что из тебя получится поистине великий покойник. Именно для этого я здесь: чтобы научить тебя, чтобы научить вас, как покончить с этой жизнью, которая дает нам так мало и отнимает у нас так много. Моя теория… Моя теория заключается в том, что лучше умереть до того, как жизнь отнимет все. Надо сохранить боеприпасы, порох, силы для смерти, а не приходить к ней совершенно беспомощным и опустошенным, как эти несчастные озлобленные старики. Мне все равно, верующие вы, атеисты, агностики или диабетики — меня это не касается. У меня есть некоторые мысли, ими я готова с вами поделиться, но не собираюсь уговаривать вас умереть или объяснять, что есть смерть и что есть жизнь. Вы сделали выбор, у каждого свои мотивы, свои резоны. Объединяет нас с вами то, что мы не удовлетворены жизнью и хотим с ней покончить, вот и все. Я научу вас эффективным приемам самоубийства, расскажу, как покончить с собой наверняка, красивым, оригинальным способом. В мой курс входят методы, а причины не мое дело. Тут не церковь и не секта. Вы можете в любой момент расплакаться, возмутиться и бросить эти занятия. Имеете полное право. Можете даже влюбиться в соседа по парте и вновь почувствовать вкус к жизни… Почему бы и нет? Вы будете счастливы какое-то время, пусть даже мы снова встретимся здесь через полгода. Если, конечно, я, на свою беду, еще буду жива.
Несколько человек засмеялись. В ней не было ничего от политического трибуна или религиозного проповедника, и говорила она спокойно, с уверенностью учителя литературы, который объясняет ученикам урок. Держа руки в карманах смокинга, она была столь блистательна в своей строгой простоте, что не нуждалась ни в каких дополнительных эффектах, сценических или риторических.
— Самоубийство порицается. Против него выступают государство, церковь, общество и даже сама природа, ибо эта дама не терпит вольностей по отношению к себе, она жаждет держать нас в своей власти до конца, хочет сама принимать за нас решения. Кто решает, когда человек умрет? Мы отказались от своей высшей свободы, передоверив решение болезням, авариям, преступникам. Люди называют это судьбой или волей случая. Ложь! Это не воля случая, а скрытая воля общества, которое травит нас выхлопными газами, морит в войнах и катастрофах… Общество решает, когда нам умереть, ибо от него зависит качество нашей пищи, состояние окружающей среды, условия, в которых мы работаем и существуем. Когда мы рождаемся, нас не спрашивают, хотим мы этого или нет, мы не выбираем язык, страну, эпоху, свои пристрастия и вкусы, не выбираем себе жизнь. Наша свобода только в смерти: быть свободным значит умереть.
Лекторша отпила воды из стакана. Она замерла, опершись обеими руками на пюпитр. Внимательно осмотрев присутствующих, она кивнула им, словно ее связывала с ними задушевная близость.
— Но все это слова. Они вторичны, к этим мыслям приходишь потом и начинаешь видеть благородство, красоту, законность, оправдание, превосходство… не знаю, да мало ли что… иллюзию некоего абсолюта под названием «смерть» или «свобода», между которыми хочется поставить знак равенства. А правда… моя правда — скажем прямо, я говорю о себе — заключается в том, что я больна. Рак устроил себе в моем теле курорт, нашел райский уголок и проводит там каникулы, купаясь в моей крови, как в океане, и загорая под солнцем моего сердца… Он не нуждается в зонтике, тепловые удары ему не страшны. Он использует свой отпуск, чтобы сжить меня со свету. Я страшно мучаюсь… Вы понимаете, о чем я говорю. Чтобы не корчиться от боли, я вынуждена колоться морфием, накачиваться анальгетиками… — Она вынула из внутреннего кармана коробку с лекарством и показала. — За это я расплачиваюсь дорогой ценой — ценой ясности рассудка. Пока что я в здравом уме, но, скорее всего, ненадолго, поэтому предпочитаю уничтожить себя, еще будучи «собой», не дожидаясь, когда меня, лежащую в бессознательном состоянии на больничной койке, отключат от аппаратов врачи. Это совсем крохотная свобода, ничтожная, жалкая. Но раз вы все здесь, значит, у вас тоже рак — не важно, в организме или в душе, опухоль чувств, любовная лейкемия или социально-коммерческие метастазы. И они вас терзают. Именно это определяет наш выбор, а идея высшей свободы приходит потом. Будем честны: если б мы были здоровы, любимы, как мы того заслуживаем, и уважаемы, и занимали достойное место под солнцем, я уверена, зал этот был бы пуст.
Мадам Астанавис закончила вступительную часть. Все захлопали, обе соседки Антуана от волнения вскочили с мест. Профессор вынула красный цветок из бутоньерки и поставила в стакан с водой.
Следующие полтора часа она читала лекцию. Учила эффективным способам самоубийства. Объясняла, как сделать надежную и элегантную петлю, какие выбирать препараты, в каких дозах и сочетаниях их принимать, чтобы умереть с приятностью. Дала рецепты смертельных коктейлей с красивыми цветовыми оттенками, уверяя, что они восхитительны на вкус. Подробно описала разные виды огнестрельного оружия и их воздействие на черепные кости и разные участки мозга — в зависимости от калибра и расстояния; посоветовала, прежде чем пускать себе пулю в лоб, сделать рентген черепа и точно выяснить, куда приставить дуло, чтоб стрелять наверняка. Продемонстрировала слайды со схемами кровеносных сосудов и объяснила, какие вены на запястье надо перерезать, как именно и с помощью каких инструментов. Она отсоветовала использовать такие ненадежные средства, как газ. Подробно рассказала про самоубийства Мисимы, Катона, Эмпедокла, Цвейга… Все эти ситуационные самоубийства[8], явившие миру свой героический смысл. Закончила она хвалебным словом профессору Эдмону и напомнила, что предпочтительно применять два средства в комплексе: яд и петлю, бритву и револьвер…
После лекции снова заиграл квартет. Антуан сразу покинул зал, никто даже не успел с ним заговорить… Выходя, он увидел лавку Общества, небольшую, прелестно оформленную под кукольный домик, где вниманию покупателей предлагались брошюры, книги, красивые шелковые веревки, оружие, яды, сушеные бледные поганки, а также все необходимое, чтобы красиво обставить смерть: вина, деликатесы, музыка. Он дошел по авеню Клиши до метро «Ла Фурш»; перед глазами у него все плыло, словно он был пьян. Теперь, когда он постиг искусство самоубийства, утратил невинность дилетанта и приобрел профессиональные познания, он раздумал себя убивать.
Жить Антуан не хотел решительно, но и умирать он тоже не хотел.
— Месье, вы никогда не обращали внимания, что размеры, окружность и вес багета соотносятся между собой по принципу золотого сечения? Это же наверняка не случайно!
Булочник кивнул и протянул ему батон из муки грубого помола.
Антуан жил в Монтрее, предместье Парижа. Асли говорил — в предлесье Парижа. Асли был его лучшим другом. Антуан почти никогда не называл его полным именем, а звал сокращенно — Ас. Асли смеялся, потому что по-самоански — а Асли был самоанец — это звучит примерно как «горная вода».
Ростом Ас был, наверно, выше двух метров, но двигался с пластичностью кита в океане. Он обладал удивительными свойствами, приобретенными благодаря истории, приключившейся с ним в младенчестве.
8
Отсылка к понятию ситуации у Ж.-П. Сартра, которое предполагает необходимость выбора, причем, как правило, это выбор между жизнью и смертью.