Мы сразу наверх. Сталин стоит. Ружье лежит на полу, в стене — следы от двух дробовых зарядов. У Сталина порван китель и капает кровь с руки. Спрашивает:
— Ребята, вы ружье брали?
— Брали.
Обмануть, наврать — исключено было. Можно было что-то не сделать, не выполнить, но сказать об этом. Сказать правду.
— Брали... А вы знаете, мы революцию делали с помощью оружия? Оружие — наш друг. А друга знать нужно. А вы оружие не знаете, потому видите, что получилось. Сейчас его надо ремонтировать, тужурку надо зашивать. (То, что рука процарапана — не сказал.) А все потому, что вы не знаете оружия. Пойдите к Ефимову (Сергею Александровичу, коменданту дачи. — А. С.), скажите, чтобы он вас научил обращаться со всем оружием, которое здесь есть.
Оружие там было разнообразное и в нужном количестве. По этому поводу мы неделю в школу не ездили. Стреляли, разбирали, собирали. А карабин бьет очень сильно, так мы ссадили себе плечи карабином. Через неделю Сталин приехал. Мы сказали, что знаем, как пользоваться всем оружием. Мы умеем разбирать, собирать и стрелять. Он говорит: «Вот теперь оружие — и ваш друг. А друзья друзей между собой — тоже друзья. Значит, все мы теперь друзья».
Е. Г.: А что произошло-то?
А. С.: Мы вставляли патроны, а когда подъехал Сталин, побежали его встретить. А он ружье взял, не зная, что мы патроны вставили, а вынуть не успели. Когда он снимал со стены ружье, задел курки, вот и получилось — в руку.
У меня было фактически два дома. Как и у Василия. Он иногда после школы шел не к себе домой, а к нам на Серафимовича[6]. Как и я. И шел я не в гости, не по приглашению, нет, а домой шёл. Так и Василий себя у нас чувствовал — дома. Мы с ним были неразлучны, и все считали, что мы друг без друга жить не можем.
Последний раз я лично общался со Сталиным перед войной. А так только на общих приемах. Понимаю, почему он не устраивал личных встреч со мной: почти никто, кто бывал в семье, хорошо не кончил. Кстати, мою маму тоже не тронули.
Прошло время. В 1950 году передаю привет от моей матери Николаю Сергеевичу Власику[7] (это сейчас его называют Сидорович, а тогда звали все его Сергеевич). Он спрашивает:
— Она еще жива?
Говорю, мол, жива. Он с удивлением:
— А ведь она у меня никогда ничего не просила.
Все, кто встречался с ним, что-то просили.
После войны я видел Сталина только на праздниках, в компании других людей, например, на его 70-летнем юбилее. Но обо мне он справлялся у Василия, Светланы, других людей. По этому поводу даже случались у меня неприятности.
Приехал я в конце 1945 года учиться в артиллерийскую академию, которую закончил в 1951 году. Первый семестр сдаю на «отлично» несмотря на то, что на восемь лет был оторван от школы: служба красноармейцем, военное училище, война. Проходит какое-то время — не могу сдать зачёт по математическому анализу. А без зачёта не сдать экзамена. Никак не могу сдать! Обращаюсь к другим преподавателям, чтобы они проверили мои знания. Они говорят, что предмет я знаю. Два раза прорешал весь задачник по дифференциальным уравнениям, что само по себе всех удивляло. А зачёт, тем не менее, сдать не могу. Пошли к академику Понтрягину, крупному математику. Тот задал мне несколько вопросов, дал порешать задачки, говорит: «Я Вам ставлю 5 с плюсом. 5 за то, как Вы решаете, а плюс за то, что задачник перерешали два раза».
Закончил я академию. Нелегко мне приходилось учиться, жали на меня, особенно на математической кафедре. Встретились мы много позже с моим товарищем, который часто встречался с профессором Тумариным, начальником кафедры математики у нас в академии. Так Тумарин сказал, что в свое время, году в 1946-м, начальнику академии генералу Хохлову позвонил Сталин: «У вас учится Сергеев? Будьте с ним построже». И преподаватели восприняли это буквально.
Е. Г.: Не ревновали Вас дети Сталина?
А. С.: Нет, даже мысли не было. Василий, если и ревновал кого-то, то к власти. Он был человеком властолюбивым. Но и эта ревность была сиюминутной, до определенного момента. Отношения его со Светланой были нормальными. Но любви особой не было. Он переживал, что отец Светлану очень любил, ставил в пример. Любовь эта выражалась не словами, а отношением: жестами, интонацией. Сталин с дочкой был более ласков.
Е. Г.: Помните, как появилась Светлана?
А. С.: Помню, как её принесли из роддома. Она родилась 28 февраля 1926 года. Сталин сам встречал жену с дочерью. Все начали рассматривать новорожденную. Сталин стал Светлану на руках поднимать, и она струю пустила.
Е. Г.: Брал Сталин Светлану на руки, играл, как обычно отец играет с маленьким ребенком? Спать её укладывал?
А. С.: Да, постоянно — брал на руки, подбрасывал, сажал на колени, гладил по голове, целовал. Называл он её «хозяюшка» или «хозяйка». Спать не укладывал — это делала няня.
Когда дочь подросла, лет восемь-девять ей исполнилось, он говорил, чтобы она была возле стола во время застолий, вела себя как маленькая хозяйка: ему хотелось, чтобы в доме чувствовалось женское присутствие, чтобы там не было холостяцкого духа. Очень нежно себя вел с дочерью. Разговаривал с юмором, много ей рассказывал каких-то историй.
Сталин очень любил Светлану. Но их взаимоотношения изменились, когда у нее начались романы. Он этого не терпел. Пожалуйста, замуж выходи, но романы... А когда Каплер появился, его это возмутило. Но мне кажется, что Каплером кто-то руководил. Потому что когда НКВД ему запретило в Москву приезжать, он продолжал это делать. Понимал, чем чревато, но значит, не исполнить чьё-то задание было страшнее, чем нарушить запрет НКВД.
Светлана влюблялась, выходила замуж, думала, что это — на всю жизнь. И разочаровывалась.
Е. Г.: Как складывались отношения детей с Яковом?[8] Каким он вам запомнился?
А. С.: Яша был очень мягкий, добрый, хороший. Мы его любили очень.
Он приехал в Москву к отцу из грузинской глубинки в 1921 году в возрасте 14 лет (он 1907 года рождения). Русский знал плохо, образование было слабенькое. Ему пришлось пойти в школу и учиться с детьми младше его. Да они и еще усваивали лучше. Он стеснялся этого, чувствовал свою некоторую ущербность, что ли, в этом плане. И отец его жалел. Поначалу Яша жил в доме у Сталина. Комнаты отдельной там у него не было, поскольку квартира была небольшой. Шел коридор зигзагом: здесь окно, здесь окно, здесь дверь, здесь стоял диван черный с высокой спинкой, он был отгорожен простыней в качестве занавески. Это был Яшин диван — его место. Здесь стоял стол, за которым он занимался. Эта же комната в какой-то мере служила столовой. Но обычно ели по комнатам. Общего обеда, как правило, не было, если не специальное застолье. Обычно разносили тарелки, ставили, когда ты все съедал, уносили.
Василий любил Якова. Тот был обаятельный человек. Но Яков больше любил Васю, чем тот его. Яша, может, как старший, очень любил Васю и Светлану. Светлана тоже очень любила Яшу.
Яша, пришло время, влюбился, дело там что- то не пошло, влюбленные решили стреляться. Яша стрельнул, а она не стреляла. У Яши было ранение. Болтают, что Сталин смеялся, мол, даже застрелиться не мог. Но кому он это сказал? Кому? Где это зафиксировано? Или, как и многое другое, придумано трепачами нынешними? Сталин очень любил Яшу. Это было видно, чувствовалось. Вася даже ревновал.