Многочисленные обряды, сопряженные с полнолунием, были не только массовыми, но обязательно должны были проводиться шумно и весело. Шум, веселье и смех в данном случае также имели магический смысл, будучи в далекой древности связанными с продуцирующей магией. Полагали, что шум и массовое веселье способствовали росту растений, злаков. Древнюю эротическую символику имел смех, как бы повторяющий «великие тайны зачатия и родов»[886]. Исследователи подчеркивают оргиастический характер некоторых развлечений периода полнолуния. С течением времени многие из этих массовых обрядов стали постепенно утрачивать свой первоначальный магический смысл и сохранялись лишь как шумные, веселые игрища.
Среди широко распространенных у китайцев, корейцев и тибетцев развлечений середины 1-го месяца обращают на себя внимание прогулки и танцы, во время которых женщины обязательно притоптывали. Символика таких прогулок и танцев восходит к глубокой древности и, несомненно, была связана с магией плодородия; затем они стали восприниматься как обряд, во время которого происходит очищение от болезней и скверны (например, кореянки во время таких прогулок иногда выбрасывали «кукол», якобы вобравших в себя все болезни), а позднее они стали веселым массовым развлечением.
Данные обстоятельства позволяют предположить, что некогда эти два праздника были более значительно разделены во времени, а самое главное — семантически противостояли друг другу. Это предположение подтверждается материалами исторической этнографии. Так, у древних китайцев в I тысячелетии до н. э. сосуществовало два новогодних праздника — чжа и ла. Праздник чжа был посвящен земледельческим богам, которым приносились в жертву животные. Для этого праздника были характерны красочные экзорсистские процессии, массовые игрища. Во время праздника ла проводились обряды поклонения предкам и домашним божествам. По мнению исследователей, к середине I тысячелетия до н. э. эти два праздника слились в новогодний праздник ла.
Можно предположить, что более архаическими по своему происхождению были обряды, проводившиеся еще в конце XIX в., в период полнолуния 1-го лунного месяца; обряды, посвященные божествам, покровительствующим общине, селению, деревне. Японские этнографы обращают внимание на тот факт, что еще до недавнего времени в восточной части о-ва Хонсю в первый день Нового года совершались обряды, связанные с поливным рисом, а в период полнолуния — обряды, призванные обеспечить урожай различных зерновых культур. Это обстоятельство также свидетельствует о том, что праздник полнолуния был более древним по своему происхождению.
Связь праздника полнолуния с божествами, охраняющими общину, массовый характер праздника дают ключ к изучению истории праздника и социальной организации народов Восточной и Центральной Азии.
Обобщенный в монографии материал посвящен только одному празднику в календарном годичном цикле китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев — празднику Нового года. Однако особое место новогоднего торжества в культуре изучаемых народов выявляют в обычаях и обрядах связанные с ним многочисленные аспекты духовной культуры. Мы встречаемся здесь и с древними культами: с культами огня (который и выполняет очистительную функцию, и способствует рождению новой жизни), воды, растений и животных, с уходящими в глубь веков астральными культами. Мировые и национальные религии соседствуют с архаическими представлениями об уходящем и возвращающемся боге, боге, умирающем и воскресающем.
Приведенные в монографии данные свидетельствуют о типологической общности представлений не только рассматриваемых народов, но и народов мира, в частности европейских и восточноазиатских. В этом смысле материал новогодней обрядности народов Восточной и Центральной Азии прекрасно иллюстрирует идею, выдвинутую акад. Н.И. Конрадом, о типологической близости культур Запада и Востока.