Над краем озерным и горным
Бела самолета спираль.
Уральское небо просторно,
Звучна родниковая даль.
По скалам, по взгорьям,
Долинам
Роса от восхода кипит.
И слышится клекот орлиный
И эхо лосиных копыт.
Деревья кудрявятся пышно.
И с терпким дымком пополам —
Заводов багровые вспышки
Текут по сосновым стволам…
И сосны разлапили корни
И ищут от кладов ключи…
Наш край напоен и накормлен
Дождями,
Огнями в ночи…
Колышется сеткой рябою
В пугливых озерах вода —
Наверное, где-то в забое
Никак не сдается руда…
В деревне,
Над речкою вешней
Восходный качается мрак.
И гул тракторов перемешан
С надрывистым лаем собак.
Петляют меж гор электрички,
Перроны утрами шумны…
Ведут города перекличку
На мирных дозорах страны.
И в деле огромном и малом
Народ лишь трудом говорлив…
О, край наш огня и металла,
Пшеничного поля разлив.
Алмазов игривые грани
И золота блеск мировой…
Шум речек в предутренней рани
И шепот травы луговой.
Пустеют карьеры и штреки,
И рудные горы к тому ж…
И лишь не исчерпать вовеки
Огонь человеческих душ.
Над блеском дворцов и алмазов,
Над шумом проспектов и рек
Из нашего дня,
А не сказок —
Рабочий встает Человек.
Город мой, возвышаясь огромно,
Смотрит вдаль широко и светло.
И ложится румянец от домен
На его трудовое чело.
Наречен он трудягой отроду,
Эту честь — мы ему сберегли.
От любого подъезда к заводу
И тропинки и думы легли.
И под небом уральским недаром,
Поднимаясь во всю красоту,
Он суровость обрел сталевара
И рабочую взял прямоту.
В тополином размашистом гуле,
Широтой напоен до пьяна,
Сохранил он в названиях улиц
Дорогие ему имена.
Мы, войною взращенные дети,
В комсомольские давние дни
Прописались на улицах этих
И свои засветили
огни.
И в зареве плавок,
В блеске белого чугуна
Нарождается новая слава
И другие встают имена.
День грядущий об этом услышит,
Нет до славы слепых и глухих…
И навечно в честь города впишет
Незабытых героев своих…
ЛИДИЯ ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ
ПЛОЩАДЬ ПАВШИХ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
Памяти челябинских революционеров Д. В. Колющенко, М. А. Болейко, В. И. Могильникова, Т. Н. Тряскина, Ш. А. Гозиосского, зверски зарубленных белоказаками, посвящается
Ночь клонилась к рассвету,
Отступал полумрак.
Пьяный, с руганью дикой,
Вскинул шашку казак.
Вот еще размахнулся.
Чей-то вырвался крик.
Кто-то первый под взмахом
Зашатался, поник.
Кто-то грузно на землю,
Задыхаясь, осел.
Непокорно и дерзко
Кто-то песню запел.
А домишки незрячие,
В страхе окна прикрыв,
Через прорези ставен
Все смотрели на них.
Пряный запах полыни.
Лай надрывный собак…
Будто слышу все это.
Будто вижу все так…
Я на Площади Павших.
Обгоняя меня,
Пробегают трамваи,
Беззаботно звеня.
Барельефы погибших
Здесь, на фоне стены…
Вон мальчишки притихли,
Вдруг раздумья полны.
Будто поняли сразу
В этот утренний миг:
Жизни отданы были
За вихрастых, за них…
Солнце тени ночные
Гонит радостно прочь.
Только в сердце стучится
Та июньская ночь…
АЛЕКСАНДР ШМАКОВ
АЗИАТ[2]
1
Многое тут напоминало ему родной Урал: такие же дремучие, нетронутые леса, густые, медвяные травы, сонные деревеньки, казавшиеся вымершими в полдневную жару. Не хватало лишь серебрящихся речек со стоячими в них хариусами.
Сюда Азиат добрался из Киева без происшествий. Теперь следовало перейти границу. Там новые явки, пароли… В Самаре его предупредили — участились провалы, надо быть архиосторожным.
…Поезд в Киев прибыл ранним утром. В полотняной косоворотке с вышитым воротничком, в пиджаке нараспашку, Азиат ничем не выделялся в шумном, набитом пестрой публикой зале третьего класса. Он отыскал свободное место, присел на деревянный диван, беззаботно откинулся на высокую спинку.