Труднее далась вторая часть «следствия».
«Вдова поручика…» Поручика… Поручика Дорохова?
Я упрекнул себя в том, что вовремя не вник в письмо Дороховой к В. А. Жуковскому: оно мне показалось тогда слишком удаленным от лет и событий, которые меня занимали. Сейчас же припомнилось, что в письме было и о муже Марии Александровны. Она писала о нем, как о лихом рубаке, который по сабле тоскует куда больше, чем по жене, и готов на все, лишь бы драться.
Письмо датировано 1838-м… Дорохов находился на Кавказе… Она называла его… да, Руфином…
Так это же Руфин Дорохов — прототип Долохова в «Войне и мире»! Тот Дорохов, которого знал Пушкин и считал своим другом Лермонтов!
В сороковые годы между Дороховыми, вероятно, произошел разрыв и Мария Александровна с дочерью уехала в Сибирь, где с августа 1849-го стала начальницей Иркутского института благородных девиц.
В сентябре Нина умерла. Умерла на восемнадцатом году жизни, оставив мать с горем наедине…
Ну, а Руфин Иванович?
В начале 1852 года он, вместе с другими участниками отряда добровольцев, попал на Кавказе в засаду. И долго еще в одном из ущелий изрубленное его тело находилось во власти хищных птиц и шакалов…
Весть об этом до Иркутска могла дойти не скоро.
Так или иначе, но именно в пятьдесят втором стала Дорохова «вдовой поручицей».
Было ей тогда сорок, и она еще мечтала о счастье. Счастье с Мухановым, которого узнала в Сибири…
Буквально накануне их свадьбы он умер.
Сочувствовали Марии Александровне все, кто знал ее, Муханова и горестную их историю.
Нижегородский скромный дом Дороховой был «виден» из разных мест обширной Сибири — отовсюду, где жили декабристы; его адрес знали в Калуге и Туле, деревнях под Москвою и на Днепре, куда незадолго перед тем отправились «прощенные».
Лучшего «почтового ящика» не сыскать, и потому А. Ф. фон дер Бригген, выезжая из Кургана, уведомляет о том И. И. Пущина письмом «чрез Марью Александровну», а вдова А. В. Ентальцова, вернувшись из Ялуторовска, восстанавливает связи с друзьями мужа, и друзьями своими, через нее же, Дорохову. Всех она знает, обо всех помнит, каждому готова помочь.
Дом ее открыт для людей. Для декабристов, их жен, их детей — в любой час, всегда.
Бесценная союзница…
Никем не заменяемая…
Это все о ней — о Дороховой.
Много было у нее встреч в 1857-м, когда состоялось знакомство с великим поэтом Украины.
Они продолжались и в следующем, пятьдесят восьмом.
Дом, в который Тарас Григорьевич впервые вошел 31 октября или 1 ноября 1857 года и где он очень скоро стал желанным гостем, я бы назвал Домом Декабристов.
Название вполне справедливое, основательное…
Вдвойне примечательно, что именно здесь Шевченко увидел — «в первый раз сегодни увидел… и с благоговением облобызал» — привезенный из-за границы «Колокол».
Декабристы и — Герцен… В одном доме…
А с ними вместе — он, революционный Кобзарь.
В Нижнем Новгороде под пером Шевченко родился пролог, или запев, будущей большой поэмы.
О сути своего нового замысла сказал сам автор. Сказал открыто, страстно.
Замысел остался неосуществленным.
Но когда мы думаем, когда говорим об отношении Шевченко к декабристам, на память приходят строки «Юродивого».
Можно ли выразить авторскую позицию определеннее? Можно ли душу свою раскрыть полнее?
Поэму «Неофиты» он написал; это, как известно, произведение законченное.
Уже много лет не спорят: о чем она? о ком? Исследователи установили и доказали: в образах мучеников-христиан поэт воплотил черты декабристов; не римская, а российская история стояла перед его взором, когда он писал об Алкиде и Матери, о Нероне и Невольниках, о Капитолии и Скифии. «Идешь искать его в Сибирь, иль как там… в Скифию…» Да если бы кто и усомнился, одной такой оговорки хватило, чтобы напрочь отогнать сомнения.
Они повергнуты, истерзаны, убиты, но нет такой силы, что могла бы побороть их живую душу, их истинную правду, их святое мужество.
И Шевченко поет непобедимость, поет не вчерашнее, сегодняшнее горе, но завтрашнее искупление и очищение.
То, ради чего боролись герои 14 декабря.
Две поэмы о декабристах. Обе написаны почти одновременно, в Нижнем. До чего же сильными должны быть побудительные импульсы, если рождают они такое вдохновение!
О причинах, вызвавших крутой, небывало бурный и высокий взлет декабристской темы в творчестве Шевченко, причем взлет именно в эти, нижегородские месяцы его жизни, написано довольно много.
«„Дневник“ поэта свидетельствует, что в последние месяцы 1857 года, то есть во время создания «Неофитов», Шевченко живет в атмосфере благоговейного уважения к памяти декабристов», —
к такому выводу пришел известный шевченковед Ю. А. Ивакин. Но на первый план у него выходят Анненковы.
Не без оговорки, но принимает Ю. Ивакин мысль, высказанную до него Е. Ненадкевичем, о важнейшей роли состоявшегося знакомства поэта с декабристом И. А. Анненковым и услышанного вслед за тем рассказа о его жене и их героико-романтической истории, как «психологической основе» поэмы, рожденной месяц спустя.
«В целом возможным» считает он и предположение, что судьба француженки Полины Гебль могла повлиять на создание образа матери Алкида…
Почему? Из чего следует? Где доказательства?
В «Неофитах» нет ничего, что перекликалось бы не с общей участью декабристов, а с конкретной судьбой именно этой семьи.
Уж не такая ли строка в смущенье вводит: «…Когда в Италии росла подросток-девочка»? Но «России не было тогда», и все в поэме происходит в «Нероновом Риме». Приезд молоденькой француженки Полины Гебль в Сибирь — акт бесспорно героический — с приходом матери ассоциируется всего меньше. Шевченко не называет ее матерью даже в связи с тем, что в семье Анненковых было к 1857 году шестеро детей, и некоторые из них жили там же, в Нижнем.
Матерью поэт именует Дорохову.
Помните запись от 31 октября?
«Возвышенная, симпатическая женщина!..»
«Так много… простого, независимого человеческого чувства…»
«Так много… наружной силы и достоинства…»
«Я невольно сравнил с изображением свободы…»
И наконец:
«О если бы побольше подобных женщин-матерей, лакейско-боярское сословие у нас бы скоро перевелось».
Каждое слово шевченковской характеристики находит продолжение и развитие в матери Алкида.