Он изгибался, просил ещё, иногда громко смеялся, вскидывал голову, смотрел обезумевшим взглядом на Джона, шептал его имя, словно молитву — только теперь уже порочную и сладострастную, и наконец скатывался в беспросветную пучину грехов, не забывая утаскивать за собой и любовника. Чесу было хорошо; ну, а ещё бы, когда удовлетворял сам повелитель тьмы! Причём он делал это как-то уж слишком профессионально, будто знал все эрогенные места, знал, где и с какой скоростью нужно работать ртом, чтобы доставить удовольствие, но не сразу, а постепенно, мучительно. О да, он не забыл про своё наказание… Иной раз Креймер, уже чувствуя, что кончит, весь напрягался, извивался, громко просил Константина взять его разгорячённую плоть поглубже и даже сам начинал помогать руками, как тот всё обламывал: начинал медленно, постепенно водить пальцами по всей длине, будто только-только приступил, не обращая внимания на возбуждённость своего партнёра. Даже мог бессовестно доползти до его лица и, несмотря на протесты, долго целовать, проглатывая в себе его глухие стоны. Впрочем, доводить до оргазма и не давать должного удовлетворения — было сегодняшним девизом Джона.
Но наконец он сделал пару последних резвых движений руками и ртом; и Чес, пребывая в экстазе, вдруг выгнулся весь и подался бёдрами вперёд, обильно кончая. Потом он без сил откинулся на ковре, тяжко дыша и прикрыв глаза. Щёки его горели здоровым румянцем, веки немного подрагивали; Константин, отплёвываясь, негромко матюкался, при этом упоминая имя юного любовника. Тот, сквозь гулкие удары своего сердца и шумное дыхание, не слышал ничего из этого, но улыбался, как безумец.
—…так нет, теперь ходи с твоей спермой во рту! Чтоб тебя имели, Креймер, в Аду во все дыры! — Джон примостился рядом, утирая рукавом рот; отдышавшись, Чес обернулся в его сторону и усмехнулся.
— Не получится. Ты будешь ревновать, Джон, я знаю… — на возникающую волну протеста он ответил смехом. — А вообще, извини, если что не так… знаешь, мне впервые делал минет сам повелитель тьмы…
— Ага. Если тебе его вообще кто-нибудь до этого делал, — саркастически заметил Константин, этим выведя того из себя; он начал что-то доказывать, но как-то вяло — головокружительные ощущения давали о себе знать. Расслабление же разлилось по всему его телу…
— Джон, ты ведь тоже хорош… — застегнув свою ширинку, Чес подполз ближе к нему и провёл по его нехило затвердевшему органу. — Давай помогу?
Тот лишь усмехнулся, поцеловал его в губы и кивнул, давая королевское разрешение на использование своего тела. Креймер улыбался, а потом заставил Джона окунуться лицом в то же озеро страсти, в котором он и сам когда-то был просто затоплен. Чес был хорошим учеником, схватывал всё налету, даже если и многого до этого просто не знал; вся сила практики проявилась именно в этом деле. Он также быстро расстёгивал своими пальцами рубашку Константина, также целовал его всего, не упуская и сантиметра, также не забывал дразняще поглаживать горящий орган, а его наградой за всё это были лишь редкие, сдержанные выдохи Джона. Тот оказался куда невозмутимее; однако во время последних, резких, активных, умопомрачительных движений и у вечно холодного напарника сорвало крышу. Но Чес старался, хотя часто и откашливался с непривычки. А почему тогда у Константина всё прошло гладко? Наверное, потому что он — Джон Константин. И это не обсуждается…
В последнюю минуту перед оргазмом он не был похож на себя, впрочем, перед таким делом все равны; он ощутил, что буквально в пяти секундах от вечного, нерушимого пропуска в Ад. Он понимал, что все стены здесь, потолок, пол, даже этот ковёр, все сидящие внизу, священник, хор, сам Бог — все ненавидели его равно, в самой наивысшей степени ненависти. И не только его… но ему это нравилось, доставляло удовольствие чувствовать, как рушится тот самый колючий забор с пути к Раю и как он сам выходит на совершенно левую тропинку — ухабистую, грязную, но такую живописную, такую интересную! «Кажется, это свобода…» — пришло ему на мысль перед обильным излиянием, правда, план мести не сработал: струйка прошла мимо Креймера. Константин сильно вздрогнул и откинул голову назад, ощущая приятное тепло не только на душе, но и по телу; Чес, аккуратно застегнув за собой ширинку, подполз к нему ближе и улёгся на его распростёртую в сторону руку. Джона отпустило куда быстрее, чем паренька, однако даже так тот был доволен результатами своего активного труда. Вскоре, когда дыхание обоих восстановилось, до них долетели заключительные аккорды слов молитвы и песен хора; да, это был тотальный конец всему этому религиозному.
— Ну что, понравилось тебе грешить в соборе? — задорно спросил Креймер, утерев губы рукавом. Константин усмехнулся, повернулся к нему лицом, не меняя положения лёжа на спине, и провёл свободной рукой по его щеке.
— Да, определённо. Никогда не думал, что буду чувствовать себя так свободно…
— Хах! Только вот больше бы нам такого не повторять… потому что можем влететь в Ад навечно и по самое основание, — саркастически произнёс Чес, улыбаясь и придвигаясь к нему ближе.
— Мы уже влетели. Давно. Если ты не заметил… — задумчиво говорил Джон, поглаживая его по волосам. — А повторить я готов, хоть и чувствую то самое жжение, которое, наверное, есть и у тебя в груди; высшая сила выжигает в нас клеймо грешников и только и ждёт, когда мы покинем эти стены. Мы больше никогда не сможем попасть на ту самую с виду правильную тропу. Но нам и не нужно, верно?
— Спрашиваешь! — недовольно пробурчал он, поворачиваясь на бок. — Только давай начнём вставать как можно быстрее, ибо здесь жуть как холодно! Священникам, кажется, не нужно тепло… — Креймер привстал на локтях. Константин лежал, посматривая на него, а потом тихонько рассмеялся.
— Что?
— Ты выглядишь сразу таким здоровым! Давай я теперь буду твоим лечащим врачом? Кажется, твоё универсальное средство найдено… — он смеялся, тоже вставая, а Чес, смутившись, застёгивал свою куртку. И правда, его розоватое лицо выглядело теперь как лицо здорового человека, а не зомби, да и в движениях появилась какая-то резвость и энергия.
Перед тем, как выбежать из маленького кабинета, Креймер вытащил из внутреннего кармана своей куртки маленькую толстенькую книжечку в коричневом переплёте и вырвал оттуда один лист; достав откуда-то взявшийся маркер, он крупными чёрными буквами что-то написал на листке и, бросив книжку на пол, положил сверху вырванную страницу. Джон недоуменно смотрел на него; Чес подошёл к нему, по-хозяйски залез в карманы его пальто и вынул оттуда штуки три-четыре свечки; согнув пополам, он бросил их к своей книжке. Константин едва смог разобрать потускневшие буквы на ней, складывающиеся в слово «Молитвенник», ведь его просто за руку потащили из кабинета. Джон не был уж так удивлён: парнишка ещё просто ребёнок, ему нужно отомстить тому, что так мешало ему жить, хотя это, по сути, очень глупо.
Константин ещё долго потом спрашивал у любовника, что написал он на бумажке; на это Креймер отвечал всегда хитрым взглядом и лишь только через неделю ответил. Если честно, Джон никогда так не смеялся в своей жизни.
«Здесь мы взаимно удовлетворяли друг друга с повелителем тьмы. Принимаем грех на душу и отказываемся от прощения добровольно. Аминь.
Подпись: его верный водитель Чес К.»