— Недавно прошел дождь, это добрый знак. Дожди в наших краях бывают нечасто. Пошли?
— Нет, — твердо ответил Чучин, — я переночую в гарнизоне.
— Ну тогда, — не отступал Тахир, — может быть, навестите меня завтра? Поговорим. Отведаете настоящего бухарского плова. Не того, что подают сейчас в чайхане. Там уже давно разучились как следует готовить. Мне, старику, интересно поговорить с человеком, иным не только по национальности. В вас — будущее… Трудно все объяснить… Но всю жизнь я старался понять новых, необыкновенных людей… Истина — в них.
— Спасибо, — смутился Чучин.
Ему не хотелось обижать симпатичного старика, и, в конце концов, он пообещал навестить его, если, конечно, выкроит время.
— Представляю, как обрадуется мой внук, если вы придете, — снова заговорил Тахир. — Он никогда не видел живого летчика. Потом год вспоминать будет. Приходите. Пожалуйста. И ради аллаха — не думайте, будто кто-то будет выпытывать у вас ваши военные тайны. Уясните: мы, на Востоке, прежде всего ценим в человеке личность. Надеюсь, я в вас не ошибся.
На следующее утро Чучин, изнывая от вынужденного безделья, бесцельно бродил по Бухаре. Пыльные лабиринты узких улочек старого города были выбелены солнцем настолько, что приходилось невольно щуриться даже в тени, чтобы защитить глаза от муторного и едкого, как дым, однообразия глинобитных стен и дувалов.
Ближе к центру стало оживленнее. Навстречу Ивану ушастый сонный ишак медленно тянул арбу, лениво поскрипывающую большими колесами, на которой восседал такой же сонный хозяин в выцветшей чалме и пестром стеганом халате. Женщина в черной парандже, легко придерживая на голове тяжелую корзину со снедью, вышла из-за угла дома, но, завидев Чучина, быстро повернула в другую сторону. Двое обнаженных по пояс юношей в шароварах, судя по тону о чем-то громко споря, толкали перед собой тяжелую тележку с глиняными горшками и блюдами.
За поворотом Ивана оглушило разноголосье толпы. Здесь, на центральной площади Регистан, не осталось и следа от того сонного оцепенения, в котором пребывал город. Чучин остановился перед лавкой, вдоль которой на длинной печи дымились, распространяя вокруг аромат горячих специй, котлы с пловом и шурпой. Иван только что плотно позавтракал в гарнизоне, но дразнящий запах зры[1] заставил его невольно проглотить слюну. И тут, неожиданно для себя, он увидел вчерашнего попутчика. Старик выглядел, свежим и бодрым — гордо подняв голову и не обращая внимания на окружающих, он неспешно шествовал через толпу.
Иван уже хотел было окликнуть Тахира, но в это время тот шагнул под натянутый на ивовые жерди навес из камышовой плетенки.
Два человека в одежде дервишей — остроконечных шапках с меховой оторочкой и сшитых из цветных лоскутков халатах, видимо, ждали старика. Они пили чай и по очереди курили чилим. Тахир кивнул им и сел рядом. Лицо одного из дервишей показалось Чучину знакомым.. Он внимательно присмотрелся к нему и узнал. Рябой крепыш, ехавший с ним в одном вагоне!
Явно чем-то обеспокоенный, рябой нервно вертел в руках чашку, сделанную из скорлупы кокосового ореха. Затем швырнул ее на землю и, энергично жестикулируя, начал что-то говорить Тахиру. Чучину показалось, что толстяк сейчас ударит старика. Но Тахир бросил на дервиша властный, полный презрения взгляд и, обронив какую-то фразу, не спеша поднялся. Рябой вдруг как-то сник, а Тахир, не оборачиваясь, вышел из-под навеса и, как и прежде, не спеша направился в сторону мечети, голубой с изумрудным отливом купол которой величественно вырисовывался на фоне безоблачного неба. Рябой толстяк дервиш растерянно смотрел вслед медленно удалявшейся фигуре старика. Затем повернулся к своему спутнику.
И тут кто-то потянул Чучина за рукав.
Перед ним стоял черноволосый парнишка в холщовой курточке без рукавов.
— Дяденька, вам сапоги, нужны? Хорошие. Из мягкой кожи. Выделка отличная. Загляденье.
Иван рассеянно покачал головой.
— Но ведь ваши-то совсем стоптались. У моего дяди лавка здесь рядом, два шага пройти, — не унимался мальчишка. — Совсем дешево отдаст — почти задаром.
Назойливость мальчишки вывела Ивана из задумчивости.
— Говорят тебе — не нужны мне сапоги. Отстань, — повысил он голос.
— Мне чего, я как лучше хотел, — обиженно засопел мальчишка и исчез.
Иван поискал глазами Тахира и наконец заметил его — старик подходил к минарету Мирхараб. Отсюда муэдзины пять раз в день созывали мусульман на молитву в мечеть Калян. Сложенный из обожженного кирпича, этот минарет был самым высоким и красивым во всем Туркестане. Иван прочитал недавно, что в средние века с этого минарета сбрасывали на каменную мостовую приговоренных к смерти.