В Ноле ко мне также присоединились первые дезертиры из рядов марианцев — тонкий ручеек, который позднее превратился в наводнение. Это было хорошим предзнаменованием на будущее, но этим людям я не доверял. Они были расчетливы, умны, дальновидны. Они точно взвесили мои силы и их собственные возможности обогатиться. Цетег, Веррес[144], Лукреций Офелла — в них во всех была одна общая черта, вплоть до внешнего сходства: тонкий лисий нос, бегающие глаза, крепко сжатый жадный рот. Офицер Веррес был квестором[145] своего легиона. Практичный человек, он прихватил с собой военную казну, когда дезертировал.
Моя личная тень и ментор, Хрисогон, видел их и одобрил. Завернутый в свой расшитый плащ, он молчаливо стоял подле меня, пока я их расспрашивал. Потом сказал на греческом, холодно и точно подбирая слова:
— Обращайся с этими людьми благоразумно, мой господин Сулла. Они сделают для тебя то, что не сделают твои друзья.
— Я в этом не сомневаюсь. Но все-таки…
— Естественно, мой господин. Я не осмеливаюсь давать тебе советы относительно военных вопросов. — Его глаза насмешливо заблестели.
Я пообещал Хрисогону сделать его свободным человеком в тот же день, как стану владыкой Рима.
Последним из всех, за три дня перед тем, как я решил оставить Нолу и отправиться на север, чтобы вступить в бой с силами Норбана, прибыл Помпей, которого теперь называют Великим.
Сегодня меньше чем когда-либо я могу писать о нем беспристрастно или отбросить чувства, которые он вызывал во мне. Хрисогона он не сумел обмануть — грек был живым негативным доказательством тех качеств, что ввели меня в заблуждение, и я ненавидел его за это.
Помпей. Голова как у Александра; гордая осанка, нетерпение, чувственность, превосходство. Красота — не то слово, которое можно отнести с легкостью к мужчинам, но Помпей действительно был красив. Он обладал изящным сложением чистокровного патриция, энергией тренированного атлета. Я не сумел или не захотел увидеть, когда мы с ним встретились в первый раз, что он был не Аполлоном, а Нарциссом, что его детская красота переросла в тщеславие, его гордая уверенность в себе — в хмурое, честолюбивое самомнение. Мне он казался олицетворением римской традиции, за которую я боролся. Я завидовал ему: он достигал без усилий всего, что я получал с таким трудом.
Я любил его, а он использовал меня в своих целях; я доверял ему, а он предал меня.
Он прибыл в Нолу во главе трех легионов, которые сам завербовал в местности вокруг поместий его отца в Пицене[146]. Он привез провизию, мулов, полный обоз; его солдаты были тренированы и обучены; он даже сам назначил офицеров и центурионов.
Ему было двадцать три года.
Хрисогон сказал:
— Это — опасный молодой человек, мой господин Сулла. Вдвойне опасный из-за его обаяния.
Я сердито огрызнулся:
— Что бы ты ни думал о нем как о личности, ты не можешь отрицать его деловых качеств. Или его лояльность. Три легиона есть три легиона.
— Точно так, мой господин. Он, как я слышал, заплатил за них сам.
— Разве это предосудительно?
— Ему может показаться, что он имеет право на некоторые привилегии, которые ему по возрасту не положены. Он уже фактически в положении консула. Три легиона, как ты говоришь, есть три легиона.
— Помпей ведет себя так, как следует вести молодому человеку, — сказал я. — Он скромен и воспитан. — Я не смог удержаться, чтобы не добавить: — У тебя, возможно, есть причины для такой враждебности. Помпей рожден свободным и к тому же богат.
Темные щеки Хрисогона вспыхнули, но он остался спокоен.
— Возможно, мой господин. Я знаю лишь то, что слышал. Ты, без сомнения, помнишь тот печально известный судебный процесс, в котором он был ответчиком пару лет назад?
Я покачал головой.
— Помпей был обвинен в присвоении общественной собственности, которую его отец незаконно приобрел во время военных кампаний.
— Довольно стандартное обвинение.
— Возможно. Он из предосторожности завязал знакомство с претором, ведущим расследование, и женился на его дочери за неделю до суда.
Я рассмеялся:
— К тому же благоразумный молодой человек. И он был оправдан?
— Естественно, мой господин. Собравшиеся на судебное разбирательство пели свадебные гимны, когда он выходил из здания суда.
144
Корнелий Цетег — друг Мария, в 88 г. до н. э. был объявлен Суллой вне закона, но в 83 г. до н. э. стал сторонником Суллы; Корнелий Веррес — в 73–71 гг. до н. э. пропретор в Сицилии, против злоупотреблений и жестокостей которого выступал Цицерон.