Луна выглянула на мгновение из-за рваного края облака, бросая холодные тени на дома с закрытыми ставнями. Но лицо Сцеволы оставалось равнодушным.
— У меня есть дочь, — сказал я.
На какое-то мгновение перед моими глазами возникло лицо моего отца во время моей собственной первой брачной церемонии, хитрое и полное злобы. Усилием воли я отбросил видения прочь.
— Тебе холодно? — спросил Сцевола.
Я задрожал, туже запахнул плащ и отрицательно покачал головой.
— Это замечательное наблюдение, — сказал я. — Поздравляю.
— Ладно. Тогда, если ты не против, я могу взять на себя смелость переговорить с Помпеем. Думаю, эти новости доставят ему удовольствие.
Наши медленные размеренные шаги отдавались от булыжной мостовой.
Я сказал, тщательно подбирая слова:
— Этот вопрос касается также и меня лично. Я и сам снова намереваюсь жениться.
Сцевола кивнул:
— Ты не удивил меня. Я предполагал — нечто подобное вполне может произойти с тобой.
В темноте я почувствовал, как загорелось мое лицо. Сцевола знал меня, как никто другой.
— Не сомневаюсь, что у тебя есть соответствующие основания для развода с твоей теперешней женой, — сказал он.
— Она бесплодна. Я желаю наследника.
— Это, конечно, прекрасно подойдет. Я полагаю также — пожалуйста, прости мою дерзость, — что ее личные убеждения могут причинить тебе некоторые затруднения в твоем нынешнем положении. Она, к примеру, подруга Публия Сульпиция, я верно полагаю?
Я кивнул.
— Да, я понимаю. Думаю, смогу пообещать тебе, что жрецы не выступят против развода на основании, о котором ты заявил. Полагаю, у тебя на уме имеется другая кандидатура на место жены?
— Если она захочет. Она вдова. Не молодая, но я и сам уже не молод.
— И родовитая, — ласково добавил Сцевола, — она должна быть из хорошего рода, Луций. В твоем вкусе в подобных делах я не сомневаюсь. Вероятно, с лучшими связями, чем твоя нынешняя жена?
— Да.
— Цециллия Метелла, — сказал он как бы про себя.
Я был искренне поражен.
— Откуда ты знаешь? Я же ни с кем не говорил об этом!
— Это не так уж и трудно. Если бы я был на твоем месте, — а мне ничего не стоит поставить себя на твое место, Луций, — то сделал бы такой же выбор. Вдова Скавра. Дочь и сестра консулов. Представительница самого выдающегося рода в Риме.
— Ты мне поможешь? — Теперь я оставил всякое притворство. Это была искренняя просьба.
— Да, я помогу тебе. Не думаю, что это будет уж слишком трудно, но не теперь, Луций. И есть веские причины помочь тебе. Рим в смертельной опасности. В такие времена мы все должны идти на риск ради своих убеждений. Полагаю, мы понимаем друг друга.
Мы остановились у подножия Палатинского холма и повернулись друг к другу лицом.
— Я оставлю тебя здесь, — сказал Сцевола. — Спи спокойно, консул. Рим теперь под твоей охраной.
Ирония, имевшая место в тех удостоенных временем словах, казалось, повисла в ночном воздухе, когда он торопливо уходил от меня — худая тень за дымящимися факелами его рабов.
Сын Помпея оказался, как и говорил Сцевола, наиприятнейшим молодым человеком. Ясно было также, с момента их первой встречи, что его сердечность и искренность произвели на Корнелию глубокое впечатление. Все страхи, которые могли бы возникнуть у меня, исчезли — стоило лишь увидеть ее лицо, когда она говорила с ним; глаза, сияющие от удовольствия. Ее бледное рефлексивное спокойствие превратилось в оживление. Я никогда не подозревал, что она способна на что-то подобное.
«Такое редко встречается, — думал я, наблюдая за ними, так приятно поглощенными друг другом, — чтобы общественные обязанности и личные привязанности объединялись с таким неподдельным согласием. В браке по расчету есть, по мнению наших мудрых предков, довольно много здравого смысла. Молодые люди легко наносят друг другу раны. Зачастую они не видят, в ком заключается их настоящее счастье. Если я и пренебрегал Корнелией, Фортуна так устроила дела, что теперь я компенсировал все недоданное ей».
Клелия восприняла этот брак точно так же, как она воспринимала теперь все в наших отношениях — с настороженной и официальной вежливостью. Она готовила Корнелию к ее новой жизни со спокойным умением, не проявляя ни эмоций, ни сожаления. Словно зная мои мнимые убеждения, она пародировала покорность и компетентность матроны Старой Республики. Она вела огромный дом так, что даже Катон[92] не смог бы найти изъяна. Что бы я ни приказал, выполнялось безо всяких вопросов — Клелия никогда не противилась мне открыто. Но как муж и жена мы были фактически уже давно в разводе. Наша жизнь вошла в традиционное русло отдаленной любезности с моей стороны и достойного повиновения — с ее.
92
Порций Катон Старший — цензор, был известен своим враждебным отношением ко всяким новшествам.