Глава 12
По мере того как шли месяцы моего срока официальной службы, становилось ясно, что мне потребуется вся помощь, какую только Фортуна сможет мне оказать. Согласно законам, я не мог принять командование в Азии, пока не закончится срок моего консульства; и действительно, необходимо было довольно продолжительное время, чтобы собрать обученную армию. Я прекрасно знал, что Сульпиций и Марий сделают все, что только в их силах, чтобы я никогда не мог уехать из Рима. Я знал, что Марий обнаружил, что именно кроется за его отзывом из Италийской кампании; к нашему военному соперничеству добавилось негодование старика по поводу того, что он считал моим личным предательством.
Однако сильнее всего следовало опасаться Сульпиция. Теперь, вот уже некоторое время будучи трибуном, он беспрепятственно потворствовал неприкрытому насилию. Он расхаживал по улицам в окружении шести сотен телохранителей из молодых бездельников — сыновей финансистов и купцов, к которым он обращался зловеще, как к своему антисенату. Несмотря на свои огромные долги, он имел нахальство предлагать, чтобы любой сенатор, долг которого превышал определенную сумму, был смещен со своего места в курии. Вскоре Сульпиций принялся открыто агитировать за Мария как полководца в будущей Восточной кампании.
По мере приближения дня голосования общественные беспорядки усиливались. Каждая встреча на народном собрании прерывалась стычками наших сторонников с толпой приближенных Сульпиция, нападающих друг на друга. В конце концов ситуация настолько вышла из-под контроля, что мы с Квинтом Помпеем приняли экстраординарные меры, предложив юстиций[93] на религиозных основаниях. Под этим подразумевалось, что день выборов конечно же будет автоматически отложен и даст нам небольшую передышку, чтобы подготовиться к следующему броску.
Но Сульпиций оказался гораздо проворнее нас. На следующий же день после объявления юстиция вооруженные толпы все еще разгуливали по улицам, и большинство владельцев лавок благоразумно закрывали ставни и входные двери. Обычная жизнь в городе фактически замерла. Рано утром охрана сообщила нам, что огромная толпа собралась у храма Диоскуров[94]. Возникла опасность беспорядков. Воспользуются ли консулы своими правами высших гражданских магистратов, пойдут ли восстанавливать порядок?
Мы с Помпеем отправились вместе, наши ликторы расчищали нам дорогу. Сын Помпея тоже пошел с нами, почти лишившись дара речи от гнева, вызванного непочтительностью, проявленной по отношению к его отцу. Каким-то образом нам с трудом удалось подняться по ступеням храма, чуть выше толпы, и мы попытались заставить их нас выслушать.
Это было почти невыполнимо. Все время крики и издевки прерывали нас. Потом, так же внезапно, как начался, шум утих. В толпе установилась абсолютная тишина. Я увидел, как Сульпиций в сопровождении нескольких своих товарищей-трибунов прокладывает путь к нам.
Они остановились у подножия лестницы храма, пожирая взглядами наших ликторов. Тогда Сульпиций поднялся к нам и голосом, который слышен был даже на Капитолии, потребовал, чтобы мы отменили юстиций и провели выборы, таким образом выполнив волю народа. Народ одобрительно завопил. Некоторые из тех, кто был поближе, стали напирать позади Сульпиция и его друзей. Я увидел, как в утреннем солнечном свете сверкнул кинжал.
Все могло бы обойтись без насилия, если бы сын Помпея не вышел из себя. Он стал выкрикивать оскорбления толпе — те самые презрительные оскорбления, которые может себе позволить только аристократ, — и повернулся со сжатыми кулаками к Сульпицию. Возможно, народ подумал, что их герой вот-вот будет убит; но не важно, каков был мотив, огромный бородатый тип высунулся из толпы и нанес удар кинжалом точно в горло молодому человеку. Как только тот упал, люди, стоявшие позади убийцы, обошли его, чтобы добраться до Помпея и до меня.
93
Юстиций — временная приостановка всех общественных дел, включая и созыв народного собрания.
94
Диоскуры («сыновья Зевса») — Кастор и Полидевк, сыновья Леды и братья Елены Прекрасной.