В 1624 г. Людовик влюбился в Франсуа де Баррада.[241] Монгла, из мемуаров которого мы почерпнули сведения о нежелании короля проводить ночи с королевой, рассказывает, что именно Ришелье прогнал де Баррада. В конечном итоге тот вступил в брак за пределами Франции, а его преемником при дворе стал Сен-Симон, который оставался фаворитом до тех пор, пока его место в королевском сердце не заняла Луиза де Лафайет, родившаяся в 1618 г. Король впервые обратил на нее внимание в 1635 г., хотя более близкими их отношения стали только ближе к концу 1636 г.
Еще раньше внимание короля привлекла другая фрейлина, Мари де Отфор.[242] После первоначального периода фавора, который, как говорят, начался около 1630 г. в Лионе, когда Мари было четырнадцать, она была вытеснена Луизой де Лафайет и сама очень сдружилась с королевой. Король вернется к Мари в мае 1637 г., сразу после того как Луиза вступит в орден визитандинок, и к августу они снова станут очень близки, по-видимому, с одобрения Ришелье. Мари де Отфор останется близкой подругой короля до октября 1639 г.; Таллеман изо всех сил старается подчеркнуть целомудренность их отношений.
Луиза де Лафайет, которая сменила Мари в 1635 г., принадлежала к католической партии, питавшей антипатию к Ришелье, и была настроена против войны и союзов с протестантами. Она трогательно рассказывала королю о страданиях его народа и о его обязательствах по отношению к матери и жене. Людовик был всерьез влюблен в нее, хотя, по-видимому, не испытывал к ней физического влечения.
Сен-Симон, рискуя собственным положением, предлагал Людовику сделать Луизу своей любовницей, но та, напуганная такой перспективой, объявила о своем желании уйти в монастырь. Такое решение вполне устраивало Ришелье. Людовик как-то заявил, что проплакал всю ночь при мысли о том, что он, возможно, единственный мужчина, которого она любила, но который был абсолютно недоступен для нее. Друзья Луизы из политических соображений надеялись отговорить ее от ухода в монастырь, в надежде использовать ее для того, чтобы восстановить Людовика против Ришелье, который, учитывая все это, наоборот, поощрял ее к принятию пострига.
Вскоре после того как иезуит отец Коссен стал 24 марта духовником короля (по иронии судьбы, с подачи Ришелье), Луиза присоединилась к визитандинкам (19 мая 1637 г.), монастырь которых находился на улице Сен-Антуан. Король рыдал, когда она уходила. В монастыре Луиза действовала в согласии с отцом Коссеном, хлопоча о восстановлении согласия между королем и его матерью, а также о продвижении дела испанской партии во Франции. В своей «Истории Людовика XIII» (Histoire de Louis XIII) отец Гриффе рассказывает, что отец Коссен даже был причастен к проекту смещения Ришелье с поста первого министра и замены его герцогом Ангулемским.
Вопреки ожиданиям Ришелье, королю позволили навещать Луизу. И хотя он не воспользовался привилегией, позволяющей монарху (и только ему) входить в кельи монахинь, нам известно о нескольких четырех-пятичасовых встречах Людовика и Луизы, состоявшихся в приемной монастыря во второй половине 1637 г. По свидетельству Монгла, эти визиты случались еженедельно в течение четырех месяцев.
Ришелье, похоже, считал отца Коссена ответственным за эти визиты, а также за то воздействие, которое они оказывали на короля. В конечном итоге Коссен, в свое время вступившийся за королеву, которую Ришелье настойчиво пытался заставить открыть содержание ее секретной переписки с Испанией, был вызван Ришелье, справедливо обеспокоенным тем, что испанская партия влияет через Луизу на религиозные чувства короля, пытаясь изменить его отношение к прозябающей в бедности матери и привлечь внимание к несчастьям, в которые ввергла война народ Франции. Коссен также заставил короля провести три ночи без сна, внушив ему, что спасение может зависеть от выявления в себе действий божественной любви, абсолютно лишенных личного, даже духовного эгоизма, хотя подобные взгляды не свойственны иезуитам.[243] Эта доктрина также прослеживается в множестве поверхностных комментариев к опубликованному 15 марта 1638 г. переводу трактата Августина «О святом девстве» (De virginitate), приложенных ораторианцем Клодом Сегено для Сен-Сирана, который, похоже, так никогда и не держал его в руках.[244] В придачу ко всему Ришелье подозревал, что скрытая враждебность короля по отношению к нему — результат деятельности Коссена.
241
Таллеман недвусмысленно говорит о непристойности физических аспектов этих отношений, цитируя попутно высказывание о том, что, поскольку содомия, считавшаяся «итальянским пороком», пересекла Альпы, то нет причин для того, чтобы и постановления Тридентского собора не сделали этого.
242
Мари де Отфор, принимая во внимание ее обязанности при дворе, правильно было бы называть «мадам» (а не «мадемуазель»), даже до ее свадьбы в 1646 г.
243
О важном споре между Жаном Пьером Камю, епископом Белли, и иезуитами по поводу «бескорыстной» Божественной любви см.: G. Joppin. Une querelle autour de l’amour pur. Jean-Pierre Camus, Evêque de Belley. Paris, 1938. Этот же вопрос был и в центре спора Фенелона с Боссюэ. «Выявление действия», такого, например, как раскаяние, — это обычное для языка духовных практик выражение, основанное на древнем представлении о том, что человеческие «способности» (интеллект, воля) определяются их «действиями», а действия определяются объектами, на которые они направлены. На практике духовные «действия» обычно принимают форму молитвенного выражения скорби, любви, благоговения, просьб о заступничестве и т. д.
244
Оратория сняла с Сегено обет, его книга была осуждена факультетом теологии, а сам он был освобожден из Бастилии только после смерти Ришелье.