Пощипывая бородку, Никольскис неприязненно посматривал на собеседника.
— Не обижайтесь, господин Домантас, — проговорил он. — Но патриотизм ваш несколько наивен.
— Лучше уж такой иметь, чем никакого.
— Извиняюсь, на что вы намекаете?
— На то, что для некоторых Литва… лишь страна хороших доходов.
— Стало быть… стало быть… — Никольскис побагровел от злости. — Впрочем, что иное можно было ожидать от вас?! Извините!
Он резко поднялся и отошел.
Оставшись один, Викторас задумался о том, почему они столь неожиданно сцепились. Слишком уж быстро отнес Никольскис на свой счет его высказывание. В конце концов, так ему и надо! Кто же его не знает, пеовяка![3] Домантас взял бокал и выпил его до дна.
Танец кончился, вернулись Мурза и Домантене.
— Куда девался Никольскис? — спросил Мурза.
— Слишком уж этот господин чувствителен.
Мурза сразу понял, что они не поладили.
— Ну ты-то уж умеешь выложить в глаза человеку правду-матку, — дружелюбно улыбнулся он и сел на место Никольскиса, рядом с Домантасом.
Викторас рассказал о причине ссоры и добавил:
— Удивляюсь, что наши ему так доверяют.
— Видишь ли, он принадлежит к нашей партии. Неужели передоверить чужим такую важную область экономики, как кооперация?
— Ему бы где-нибудь в провинции начальником полицейского участка служить, а не кооперацией руководить, — все еще горячился Домантас.
— Э, нет, не скажи! Он довольно способный человек. Ты же в курсе, как мало у нас людей, знающих экономику.
— Но какие у него взгляды? Просто…
— При чем тут его взгляды? Если начнем разбираться во взглядах каждого — половину наших людей придется в шею гнать. Я вас помирю. Согласен?
Говорил он дружески и доверительно. Правда, не без некоторой покровительственности. Впрочем, Мурза был значительно старше Виктораса и имел на это право. После ухода Никольскиса он почувствовал себя словно бы в обществе совсем близких людей. Настроение его поднялось. Он даже стал обращаться к Домантасу на «ты», некоторая нарочитость и холодок исчезли. Подозвал кельнера, заказал шикарный ужин. Ел с аппетитом, много пил и становился все непринужденнее. Викторас тоже выпил и повеселел. Алексас рассказывал о себе, говорил, что очень ценит поэзию, любит добрых друзей. А когда Домантене осторожно намекнула, почему бы ему не подыскать в пару себе другое, может быть еще более нежное, сердце, он громко рассмеялся.
— Женщины!.. О, эти букеты роз я обожаю! Но женитьба?! Женитьба — особое дело. Она требует и таланта и умения. А я пока что не обладаю ни тем, ни другим.
Когда снова заиграл оркестр, он поднялся и ниже, чем прежде, поклонился:
— Прошу, сударыня! Лучший фокстрот бала!
Мурза был уже сильно навеселе, танцевал с большим пылом, осыпал Домантене комплиментами, величал ее «королевой бала», «самой красивой женщиной в мире», «чудом Каунаса»…
Бал в самом разгаре.
Публика уже не только освоилась, но и достаточно опьянела. Пары азартно отплясывали фокстрот и шумно аплодировали, когда оркестр умолкал. Обняв стройную фигурку Зеноны, Мурза танцевал с упоением. Он порывисто дышал, ловко лавировал в толпе, хотя время от времени и задевал других, более медлительных танцоров. Когда музыка кончилась, он долгим поцелуем приник к руке партнерши и все повторял ей, что бесконечно очарован, что никогда прежде не испытывал такого наслаждения от танцев.
Домантас куда-то отошел, и они остались за столиком вдвоем. Зенона почувствовала, что сейчас самое время заговорить о том, о чем она уже давно мечтала. Мурза был в таком состоянии, когда уже не требуется особых тонкостей. И Домантене поспешила воспользоваться этим моментом. Однако сразу найти подходящие слова, чтобы начать разговор, не могла и, кроме того, опасалась, что в любую минуту может вернуться и помешать их беседе муж.
— Господин Мурза, — поспешно, без всякого предисловия, обратилась она к соседу, — выполните ли вы мою просьбу?
— Всегда и любую!
— Я хочу просить об одной маленькой услуге, обещайте заранее, что окажете мне ее!
— О сударыня, разве найдется на свете хоть один мужчина, который не удовлетворил бы вашего желания?! Полагаю, конечно, что жизни моей вы не станете требовать?.. В конце концов, на определенных условиях я готов пожертвовать и ею!
Домантене, смущенно и кокетливо закусив губку, неотрывно следила за выражением лица Мурзы.
— Вы самый влиятельный человек в Литве, не так ли? Поэтому прошу вас: подыщите Викторасу человеческую службу.
3
Пеовяки — члены ПОВ — польской реакционной военной организации. После того как в 1920 году легионеры Пилсудского захватили Вильнюс, правители обоих народов-соседей всячески разжигали национальную рознь между поляками и литовцами. (Автор намекает на то, что Никольскис поляк, хотя и выдает себя за литовца.)