Можно полагать вероятным, что, вторгнувшись в Италию, Ганнибал рассчитывал, разгромив римскую армию и подняв против Рима всех италиков, уничтожить его или по крайней мере принудить к капитуляции. Осуществляя этот план, Ганнибал одержал несколько блестящих побед, в которых проявил себя выдающимся тактиком. Его основной прием — фланговый удар, удар с тыла, заманивание и окружение противника. Правда, битва при Заме показала, что к концу войны тактический талант Ганнибала увял, характерно, что он не смог отказаться от использования боевых слонов, хотя уже было ясно, что римляне научились обращать это оружие против него самого. Однако стратегический замысел Ганнибала провалился. Уничтожив одну за другой огромные римские армии, подняв значительную часть Италии на борьбу против Рима, он не добился капитуляции и не решился на штурм или осаду города. К такому повороту событий Ганнибал явно не был готов и полностью утратил инициативу. Между тем его противниками были талантливые стратеги, в том числе Фабий Максим, Марцелл, Сципион. Все они вели планомерное наступление, навязывали Ганнибалу свою концепцию войны и победили.
Этот просчет Ганнибала, конечно, вполне закономерен. Пунийский полководец не принял во внимание римский народ, его упорную решимость сражаться до последнего и победить, не принял именно потому, что по воспитанию, образу мыслей, по всему был типичным предводителем ландскнехтов и вполне хорошо он понимал только своего наемного солдата. Он, видимо, просто не мог представить, как можно продолжать войну после гибели армии, и именно этим объясняется его поведение после Канн и после Замы.
Репутация Ганнибала как великого полководца основывается, разумеется, на результатах его блестящих побед, среди которых исключительное впечатление как на его современников, так и на далеких потомков произвели и производят сражения при Тразименском озере и при Каннах. Это и неудивительно: прежде всего здесь Ганнибал выступил в роли новатора, смело ломающего устаревшие каноны военного искусства, создающего новые методы ведения боя и достижения победы. Они заслонили собой все его последующие просчеты и неудачи. Не случайно Наполеон давал высокую оценку полководческому искусству Ганнибала[590], советовал вести, подобно Ганнибалу, наступательную войну, «читать и перечитывать» историю его походов, формировать себя по его образцу[591]. Для известного немецкого военного теоретика А. фон Шлиффена Канны были высшим достижением военного искусства. Совершенными Каннами он считал операцию под Седаном во время франко-прусской войны[592]. С его точки зрения, для достижения столь «великой цели» необходимо, чтобы, с одной стороны, армией командовал полководец типа Ганнибала, а с другой — типа Варрона. Советский военный историк Е. А. Разин[593] подверг резкой и обоснованной критике концепцию А. фон Шлиффена, который, канонизируя битву при Каннах, отрицал возможности развития военного искусства и ставил действия одной стороны в зависимость от противостоящего ей противника. Возражая против отождествления Канн, Седана и Сталинградской битвы, Е. А. Разин подчеркивал, что Канны — тактическое окружение, Седан — оперативное, Сталинград — стратегическое, что во всех этих случаях различны средства окружения, формы и методы действий. И то, и другое, и третье обусловлено усложнением военной техники, средств борьбы, военной организации, всего военного искусства в целом.
Как бы то ни было, первым из таких замечательных образцов воинского искусства, какими считают Седан и Сталинградскую битву, явилось сражение при Каннах, и это обстоятельство разумеется, нельзя не иметь в виду, говоря о Ганнибале как о полководце.
Если говорить о целях карфагенского военачальника и методах их осуществления, то нельзя не признать, что Ганнибал стоит, несомненно, в одном ряду с Аттилами, Чингисханами и другими завоевателями, огнем и мечом утверждавшими свое господство на костях побежденных народов. Тем не менее он привлекал к себе симпатии людей; в античной литературе можно найти немало апологетических страниц, посвященных восхвалению добродетелей Ганнибала, всего того, что в конце концов составило своего рода легенду об этом полководце. Более того, Дельфийский оракул, предрекая победу римлян, не удержался от выражения своего сочувствия именно к Ганнибалу: «И худшие люди... победят лучшего» [Плут., Пиф., 11]. Впрочем, его позиция объясняется, может быть, тем, что оракул был дан Филиппу V и речь в нем шла о возможных перспективах римско-македонской войны. Сочувствуя Ганнибалу, оракул стремился удержать Филиппа от вмешательства.