Какова же была досада Иеремии, когда во вскрытом через шесть недель завещании Акифьева оказался особый пункт: «…Священнослужителю, который будет производить чин моего погребения, выдать пять тысяч рублей». Деньги, предназначавшиеся по общему предположению Иеремии, получил викарий.
Нижегородский епископ являлся одновременно высшим распорядителем семинарии. Первое знакомство с семинаристами ознаменовалось своего рода казусом. Совершая вступительное богослужение в семинарской церкви, невоздержанный на язык епископ бросил какому-то неловкому причетнику в алтаре слово «дурак!». Семинаристы-певчие на клиросе, не разобрав приглушенного звука архипастырской речи, громко затянули в ответ, как полагается по церковному ритуалу: «…И духови твоему!» (т. е. «и тебе также!»). Случай дал повод семинаристам прозвать своего начальника Ерёмой и сочинить добавочный куплет к знаменитой бурсацкой «Наливочке»:
Деятельность Иеремии Соловьева оказалась увековеченной в фамилиях местных попов, дьяконов и пономарей.
По обычаю, существовавшему в России в течение всей первой половины XIX века, ученикам духовных училищ и семинарий присваивались фамилии взамен прежних прозвищ по именам отцов и дедов. Смотрители духовных училищ, ректоры семинарий и местные епископы пользовались правом выдумывать фамилии своим подопекаемым. Иеремия присвоил себе исключительное право «перефамиливать» будущих нижегородских пастырей и занимался этим в течение нескольких лет. Наибольшими симпатиями владыки пользовались термины древесно-растительного царства. В семинарском обиходе, а после и в широком нижегородском быту появились многочисленные: Яворские, Вербицкие, Тополевы, Ольхины, Кедровы, Кипарисовы, Пальмовы, Лавровы, Кокосовы, Померанцевы, Вишневские, Виноградовы, Малиновские, Терновские, Яблочкины и т. д.
Большая группа получила «птичьи» фамилии: Лебедев, Дроздов, Ласточкин, Снегирев, Ремезов, Соколинский, Орлов, Орловский, Соловьев, Скворцов и т. д.
Один из очередных приемов в семинарию был Иеремией сплошь награжден «минеральными» фамилиями: Золотницкий, Серебровский, Аргентов (по-латыни — серебро), Бронзов, Магнитский, Алмазов, Бриллиантов, Яхонтов, Рубинский.
В следующем году мысль епископа дошла до открытия «астрономических» фамилий: Звездин, Зорин, Горизонтов, Аврорский, Небосклонов, Уранов.
При случае Иеремия не задумывался пачками менять фамилии у старших семинаристов. Здесь он руководствовался принципом приспособления фамилии к наружным или внутренним качествам данного лица.
Семинарский алфавит украсился такими продуктами архиерейского поэтического вдохновения: Благообразов, Доброзраков, Миловидов, Красовский, Херувимов. Добровидов, Благолепов или диаметрально противоположными: Зловидов, Рожанский, Безобразов.
Особенно усердно Иеремия переименовывал полюбившихся или угодивших ему чем-либо учеников. Памятником этого явилась длинная фаланга Любимовых, Любимцевых, Любских, Миловых, Миловских, Милотворских, Фаворских, Грацинских (от gratis — приятный). Не угодившие начальнику, переименовывались в обратном смысле: некий Ландышев, при переходе в следующий класс, оказался неожиданно Крапивиным, а Добротин — Злобиным. Двух родных братьев Александров он однажды наименовал: первого — Невским, второго — Македонским; а в другом случае, — Тигровым и Евфратовым. Узнав, что в семинарии учатся четыре сына одного отца, он придумал им четыре «родственные» фамилии: Раев, Эдемский, Вертоградов и Парадизов (синонимы слова — рай).
Последний «опус» эксцентричного архиерея связан с воцарением Александра II. Группа учеников, поступившая в семинарию, была снабжена фамилиями: Царевский, Державин, Скипетров, Коронин, Венецкий, Диадимов…
Последовавшее вскоре общее запрещение фамильного изобретательства положило конец словесным упражнениям этого рясофорного «quasi»-лингвиста.[8]
Конец своей жизни Иеремия, «разочаровавшись» в нижегородцах, провел уединенно «в затворе» при одной из пещер Благовещенского монастыря.