— Мне надо… подождите, дайте сообразить. Девятнадцать пар.
Юная дама чуть было не упала за прилавком, и только профессиональный навык сохранять невозмутимый вид и при самых экстравагантных просьбах покупателей позволил ей устоять на ногах.
— На две дюжины полагается скидка, — едва слышно сказала она.
— Нет, мне надо девятнадцать. И пожалуйста, различных оттенков.
Девушка покорно отобрала чулки, завернула их, выписала чек.
Когда Пуаро удалился с покупкой, девушка за соседним прилавком не выдержала:
— Интересно, кто эта счастливица? Должно быть, противный старикашка-то. Впрочем, она, кажется, здорово водит его за нос. Чулки по тридцать семь шиллингов шесть пенсов, ну и ну!
Не ведающий о такой уничижительной характеристике, данной ему юными леди от господ «Харвид энд Робинсонз», Пуаро рысью несся домой.
Он пробыл дома около получаса, когда раздался звонок. Минутой позже в комнату вошел Деспард.
Он явно едва сдерживал раздражение.
— За каким чертом вам надо было являться к миссис Лаксмор? — спросил он.
Пуаро улыбнулся.
— Видите ли, мне хотелось узнать правду о смерти профессора Лаксмора.
— Узнать правду? Вы что же думаете, что женщины могут говорить правду? — возмутился Деспард.
— Eh bien[120], меня порой удивляет это, — признался Пуаро.
— Тут удивишься. Эта женщина сумасшедшая.
— Ничего подобного, — возразил Пуаро. — Она романтичная особа, вот и все.
— Какая к черту романтика! Она лгунья каких поискать. Я иногда даже думаю, что она и сама верит в свою ложь.
— Вполне возможно.
— Отвратительная женщина. Я с ней там натерпелся.
— Этому я тоже вполне могу поверить.
Деспард уселся на стул.
— Послушайте, мосье Пуаро, я выложу вам всю правду.
— Вы хотите сказать, что дадите свою версию случившегося?
— Моя версия — это правда.
Пуаро не ответил.
Деспард холодно продолжал:
— Я прекрасно понимаю, что не заслуживаю похвалы за то, что явился сейчас. Но я должен сказать правду, потому что это единственное, что необходимо теперь сделать. Поверите вы мне или нет — это ваше дело. У меня нет никаких доказательств.
Он помолчал немного и начал свой рассказ:
— Я снарядил для Лаксмора экспедицию. Он был довольно симпатичный старикан, только сильно помешан на разных мхах и прочей растительности. Она, — ну, вы сами видели, какая она! Экспедиция была кошмаром. На кой черт мне сдалась эта дамочка! Она скорее была мне даже неприятна. Впечатлительная, сентиментальная, с такими женщинами я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Первые две недели все было довольно сносно. Потом всех нас прихватила лихорадка. У меня и у нее она протекала в легкой форме. Старика Лаксмора она совсем выбила из колеи. Однажды вечером, — слушайте теперь меня внимательно, — вечером я сидел возле своей палатки. Вдруг я увидел вдалеке Лаксмора. Шатаясь, он ковылял к кусту на самом берегу реки. Он был в бреду и не отдавал отчета в своих поступках. Еще шаг, другой — и он бы свалился в реку. И тут бы ему конец. Ни единого шанса на спасение. И не было уже времени догнать его, остановить. Оставалось одно… Ружье, как всегда, было при мне. Стрелок я достаточно меткий. Я был абсолютно уверен, что попаду в ногу, завалю старика. А потом, когда я стрелял, эта идиотка, откуда ни возьмись, кинулась на меня, завопила: «Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте!» Она схватила меня за руку, толкнула, правда, не сильно, но как раз в тот момент, когда ружье выстрелило. В результате пуля попала ему в спину и сразила наповал.
Сознаюсь, это был очень неприятный момент. А дурища эта, черт бы ее подрал, так и не поняла, что она наделала. Вместо того, чтобы понять, что именно она виновата в гибели мужа, она продолжает считать, что это я хотел убить ее старикана, подстрелить ни за что ни про что — из-за любви к ней. Как вам это нравится? У нас была дьявольская сцена. Она настаивала на том, чтобы мы сказали, что он умер от лихорадки. Мне стало жаль ее, особенно, когда увидел, что она так и не поняла, что натворила. Но ей пришлось бы понять, если бы правда выплыла наружу. Кроме того, ее глубочайшая уверенность, что я по уши влюблен в нее, порядком раздражала меня. Заварилась бы такая каша, если бы она ходила и твердила всем об этом. В конце концов я согласился поступить так, как хотела она. Признаюсь, отчасти ради спокойствия. В конце концов, кажется, какая разница. Лихорадка или несчастный случай. И у меня не было желания доставлять женщине кучу неприятностей, даже если она и набитая дура. На следующий день я объявил, что профессор умер от лихорадки. Носильщики, конечно, знали правду, но они все были преданы мне, и я знал — в случае необходимости присягнут, что так все и было. Мы похоронили беднягу Лаксмора и возвратились в цивилизованный мир. С тех пор (а прошло уже много лет) я избегаю эту женщину. — Он помолчал немного, потом сказал: — Вот и вся моя история, мистер Пуаро.