В разных странах Европы были группы и отдельные казаки, вступившие на путь антифашистской борьбы. Формы этой борьбы и симпатий к Родине — России были различными. Бывший эмигрант, протоиерей Г.Б. Старк писал, в частности, о таких проявлениях среди казаков-эмигрантов во Франции: «В годы войны эмигранты помогали русским пленным, прятали их. Вспоминаю, как в Леможе я однажды попал на выступление русских казаков, которые зарабатывали на жизнь джигитовкой. После выступления мы встретились за чаем в домашней обстановке. Конечно, много говорили о России, пели песни, и вдруг один из казаков, молоденький мальчик, упал лицом на стол и зарыдал. Оказалось, что он бежал из плена, и казаки спрятали его в своей труппе под видом артиста»[67].
Сербы, хорваты и словенцы до сих пор чтят память оренбургского казака Ф.Е. Махина. Еще в 30-е годы он в своих статьях в белградском журнале «Русский архив» дал анализ военно-политической обстановке в Европе и точный прогноз будущих направлений гитлеровской агрессии. В 1939 годы бывший полковник Оренбургского войска вступил в ряды компартии Югославии, находившейся в то время в глубоком подполье, а с 1941 года — в состав Народно-освободительной армии Югославии (НОЛЮ). Во время войны Ф.Е. Махин был одним из руководителей отдела пропаганды Верховного штаба НОЛЮ и начальником его исторического отдела. Умер прославленный казак в 1945 году, в звании генерал-лейтенанта, его именем названа одна из улиц Белграда.
О казаках — участниках антифашистской борьбы в Чехословакии писал в своих воспоминаниях и эмигрант Д.И. Мейснер: «В Словакии русские эмигранты приняли участие в восстании 1944 года, носившем подлинно героический характер… В городе Банска- Бистрица — центре восстания — местный врач, по происхождению донской казак, В.П. Каклюгин ушел вместе с партизанами в горы, а когда они были в городе, предоставил свою квартиру в распоряжение борцов Сопротивления. Его задачей было содействие партизанам прежде всего врачебной помощью. В борьбу включилась также вся его семья. Дочь Ирина, ныне живущая в Болгарии, стала радисткой партизанского отряда, а 16-летний сын Владимир — связным словацкого Национального совета… Бывали и более сложные случаи: инженер Поляков, тоже донской казак, не принадлежал к тем, кто радовался приходу русских. Партизаны после занятия Банска-Бистрица его даже арестовали. Он просидел 2 месяца, пока партизаны были в городе, потом они взяли его в горы как арестованного. В ноябре горный район, где скрывались партизаны, был окружен бендеровцами и гитлеровскими оккупантами. Они прорвали оборону партизан и принялись за расстрелы. В эти тяжелые минуты Поляков сразу определил свое место. Он добился, чтобы ему дали оружие, и героически дрался с немцами и бендеровцами. После окончательного освобождения страны он стал одним из первых советским гражданином и уехал на родину»[68].
Однако большинство вождей и атаманов казачьей эмиграции встретили события 22 июня восторженно, надеясь на скорый реванш. «Я прошу передать всем казакам, — писал П.Н. Краснов, — что эта война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих Русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Хитлеру (дословно. — П.К.)! Пусть совершат они то, что сделали для Пруссии Русские и Император Александр I в 1813 году»[69]. Через день, 23 июня, в письме атаману Е.И. Балабину он дал подробные разъяснения по поводу проводимых исторических аналогий: «Итак… Свершилось! Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра жизни России, и теперь никак не следует искать и ожидать повторения 1918 года, но скорее мы накануне событий, подобных 1813 году. Только роли переменились. Россия — (не Советы) — является в роли порабощенной Пруссии, а Адольф Гитлер в роли благородного Императора Александра I. Германия готовится отдать старый долг России. Быть может, мы на пороге новой вековой дружбы двух великих народов»[70].