Окружной прокурор, больше не ухмыляясь, вручил судье второй конверт.
— Каков процент сжимаемости цезия при давлении в 45 000 атмосфер и на чём основан расчёт?
И снова Кибер IX зажужжал и включился в работу.
И снова профессор Нойштадт сидел совершенно неподвижно, откинув голову назад, как любопытный попугай. Затем он быстро записал ответ. Секундомер щёлкнул.
Уолфред Андерсон взял ответ дрожащей рукой. Он увидел, как окружной прокурор потёр вдруг пересохшие губы и попытался увлажнить их сухим языком. Секундомер щёлкнул.
Судья сравнил правильный ответ с ответом профессора и с ответом на экране. Они были сформулированы по-разному, но по сути были одинаковыми. Скрывая свои эмоции за более грубым, чем обычно, тоном, судья Андерсон зачитал ответ профессора:
— Изменение объёма составит 17 процентов. Это связано с электронным переходом из зоны 6с в зону 5д.
Время, затраченное профессором, составило 22 секунды. Киберу IX потребовалось 31 секунда, чтобы ответить на комбинированный вопрос.
Профессор Нойштадт поджал губы; казалось, он был недоволен своим потрясающим выступлением.
Двигаясь с ловкостью человека, несущего гроб, окружной прокурор передал судье Андерсону третий вопрос:
— В двадцати пяти словах или меньше, сформулируйте термодинамическую теорему Нернста.
Это явно был вопрос с подвохом, рассчитанный на то, чтобы заманить человеческий разум в ловушку словоблудия.
Кибер IX победил в этом туре, ответив за восемнадцать секунд. Но ещё через две пятых секунды профессор Нойштадт выдал блестящий, состоящий из девятнадцати слов, ответ на вопрос:
— Энтропия вещества становится равной нулю при температуре абсолютного нуля, при условии, что оно охлаждено до этой температуры обратимым процессом.
Подсчёт общего времени, затраченного на ответы, показал, что профессор Нойштадт впереди на девять и три десятых секунды.
У судьи дикое возбуждение смешалось с недоверием. У окружного прокурора, казалось, начался нервный тик на правой щеке.
На четвёртом вопросе, касающемся сходства структурных формул дименгидрината и дифенгидрамина гидрохлорида, профессор Нойштадт потерял три секунды.
На пятом вопросе, касающемся теоретического влияния изменения влажности на передачу микроволнового излучения, профессор отыграл целую секунду.
В зале суда царил настоящий бедлам, а Уолфред Андерсон был слишком взволнован, чтобы стучать молотком. В звуконепроницаемых стеклянных телевизионных кабинках дикторы впадали в неистовство, пытаясь донести до внешнего мира лихорадочное возбуждение, царившее в зале суда.
Профессор Нойштадт поднял свою тонкую, словно состоящую из одних костей, руку, призывая к тишине.
— С позволения Суда… окружной прокурор согласился, что в случае победы я могу задать киберу IX дополнительный вопрос. Я хотел бы сделать это прямо сейчас.
Судья Андерсон смог только кивнуть и понадеяться, что на его бульдожьем лице не отражается никаких эмоций. Окружной прокурор стоял спиной к телекамерам.
Профессор Нойштадт с важным видом подошёл к киберу IX, включил вокодер и повернулся к камерам.
— Поскольку кибер IX — это, по сути, научный интегратор и математический блок, — обстоятельно начал он, — я задам свой вопрос, опираясь на структуру этого кибера. Если для демонстрации был выбран другой кибер, я бы сформулировал свой вопрос по-другому.
Он с вызовом повернулся к киберу IX, сделал паузу для пущего эффекта и спросил:
— Каковы масштабы мечты?
Кибер IX загудел и замигал. Гул становился всё громче и громче. Огни мерцали странными, беспорядочными узорами, расплывающимися перед глазами.
Внезапно гудение прекратилось. Огни тускнели и гасли один за другим.
Из решётки вокодера донёсся неизменно спокойный, неизменно приятный голос кибера IX:
— Задача не решена.
На бесконечно долгое мгновение в зале суда воцарилась тишина. Полная тишина. Ошеломлённое недоумение. За этим последовал коллективный вздох, разнёсшийся, как показалось Уолфреду Андерсону, эхом по всему миру. Кибер IX был не просто побеждён, он не смог решить задачу.
Вздох сменился безудержными аплодисментами.
Но профессор, подняв вверх свою костлявую руку, снова заставил всех замолчать. Теперь в его худощавой фигуре чувствовалось странное, несвойственное ей достоинство.
— Пожалуйста, — сказал он, — пожалуйста, поймите одну вещь… Целью этой демонстрации и моего вопроса не являлось желание дискредитировать кибера IX, действительно являющегося великой машиной, чудом науки. Кибер IX не мог знать масштабов мечты… потому что он не может мечтать. На самом деле, я тоже не знаю масштабов мечты, но это не важно… потому что я могу мечтать! Разница в мечте… Мечте, рождающейся в человеке, как сказал поэт, «с внезапной и пронзительной болью»…[3]
3
Строчка из стихотворения Роберта Грейвза «Кормушка» дана в переводе Валентины Ильиной-Печеновой.