Первый лестничный пролет заканчивался площадкой, на которую выходила дверь.
– Это вход на галерею менестрелей, – объяснил Габриель. Я надеялась, что он распахнет дверь и я смогу увидеть, кто за ней скрывается, – ведь я определенно заметила на галерее какое-то движение, и мне было любопытно, кто же из обитателей дома предпочел наблюдать за мной из укрытия вместо того, чтобы спуститься вниз и поздороваться.
Широкая лестница была очень красива, но свет масляных ламп плохо разгонял тьму и отбрасывал на стены зловещие тени. Меня охватило неприятное чувство, будто все Роквеллы, жившие в этом доме за последние триста лет, с неодобрением глядели на девицу, которую Габриель ввел в семью, не спросив согласия родных.
– Я обитаю на самом верху, – сказал мне Габриель, – так что подниматься придется долго.
– Может, теперь, когда ты женат, тебе стоит занять другие комнаты? – предложила Рут за моей спиной.
– Ни в коем случае, – разумеется, если Кэтрин не станет возражать.
– Думаю, что не стану.
– Но если комнаты Габриеля вам не понравятся – выбирайте любые другие, дом большой.
На площадке третьего этажа нам встретился юноша. Он был высок, строен и очень похож на Рут.
– Они приехали, мама? – закричал он. – Как она... – Тут он заметил нас и умолк, нисколько, впрочем, не смутившись, потом засмеялся над своей оплошностью и с любопытством взглянул на меня.
– Это Люк – мой племянник, – представил его Габриель.
– Мой сын, – пробормотала Рут.
– Очень рада, – сказала я и протянула руку.
Юноша взял мою руку и склонился над ней, так что длинная прядь светлых волос упала ему на лицо.
– В таком случае радость взаимна, – слегка нараспев отозвался он. – Когда в семье кто-то женится – это страшно забавно.
Его сходство с Рут, а значит, и с Габриелем, было поразительным. Те же аристократические черты, те же удивительно светлые волосы, та же бледная кожа и тот же лениво-болезненный вид.
– Как вам нравится наш дом? – с интересом спросил Люк.
– Она провела в доме не больше десяти минут и почти ничего не видела, к тому же сейчас темно, – напомнила ему мать.
– Завтра я поведу вас на экскурсию, – пообещал он.
Я поблагодарила, и он с вежливым поклоном посторонился. Но, пропустив нас вперед, он также примкнул к процессии и поднялся на четвертый этаж, где располагались комнаты Габриеля.
Мы вошли в круговую галерею, и ощущение, что за нами наблюдают, стало еще сильней, ибо здесь висели фамильные портреты, изображавшие предков Габриеля в натуральную величину. Галерея освещалась тремя лампами из розового кварца, и в их дрожащем мерцании фигуры на портретах выглядели живыми.
– Вот мы и пришли, – сказал Габриель и сжал мою руку.
Из корзины раздалось поскуливание – это Пятница напоминал мне о своем присутствии. Ему всегда передавалось мое настроение, и я осознала, что чувствую себя пленницей во враждебном окружении. Ничего, подбодрила я себя, это просто сумерки. Утром все покажется не таким мрачным. В этих старинных домах всегда жутковатая атмосфера, по вечерам из всех углов выползают тени и наводят ужас на людей с чересчур живым воображением. К тому же мое положение несколько необычно: я – будущая хозяйка дома, но еще три дня назад никто здесь даже не подозревал о моем существовании. Неудивительно, что меня встретили без восторга.
Я взяла себя в руки, повернулась спиной к портретам и последовала за Габриелем. Повернув направо, мы оказались в коридоре и, пройдя по нему, остановились перед дверью, которую Габриель распахнул передо мной. Я восхищенно ахнула – комната была прелестна. Тяжелые красные камчатные шторы закрывали окна; в большом открытом камине пылал огонь, на резной каминной полке из белого мрамора горели свечи в блестящих серебряных подсвечниках, заливая комнату мягким светом. Кровать с четырьмя столбиками и пологом в тон шторам, комод, кресла со спинками, обтянутыми красно-золотым гобеленом, красные ковры с золотистым узором – все это создавало ощущение тепла и уюта. На столе стояла ваза с красными розами.
Взглянув на розы, Габриель залился румянцем и проговорил:
– Спасибо, Рут.
– К сожалению, у меня было слишком мало времени.
– Какая чудесная комната, – заметила я. Рут кивнула.
– Жаль, что сейчас вы не можете полюбоваться видом из окна.
– Она полюбуется через час, – вставил Габриель, – когда взойдет луна.
Мои страхи стали понемногу улетучиваться.
– Ну, теперь я вас оставлю, – сказала Рут. – Горячую воду вам принесут. Вы будете готовы к обеду через три четверти часа?
Я заверила, что будем, после чего они с Люком удалились. Оставшись вдвоем, мы с Габриелем молча уставились друг на друга. Потом Габриель проговорил:
– Что с тобой, Кэтрин? Тебе здесь не нравится?
– Все так величественно... Я просто не ожидала – забормотала было я, но не выдержала и обиженно воскликнула: – Объясни мне, ради Бога, почему ты не сообщил им о своей женитьбе!
Он покраснел и смутился, но я была намерена докопаться до правды.
– Видишь ли, я не хотел устраивать суеты и шумихи…
– Суеты и шумихи... – прервала его я. – Но ты же специально поехал домой, чтобы известить своих родных о свадьбе!
– Поехал…
– И что же тебе помешало это сделать?
– С их стороны могли быть возражения. Я хотел избежать ссоры.
– Ты боялся, что они не сочтут меня достойной войти в вашу семью? – Я знала, что глаза мои сверкают; меня охватили злость и отчаяние. Каким же разочарованием обернулся мой первый день в новом доме! Обида на Габриеля смешивалась в моей душе с глубоким унынием, я понимала: раз уж Габриель почел за лучшее скрывать наш брак, пока тот не стал fait accompli[4], мои отношения с новыми родственниками едва ли будут безоблачными.
– Господи, конечно нет! – воскликнул Габриель и взял меня за плечи, однако я раздраженно вырвалась. – Они полюбят тебя... когда узнают получше. Просто они не терпят перемен и настороженно относятся к чужакам. Так бывает во всех семьях.
– Не во всех! – отрезала я. – Их негодование легко понять, ведь я свалилась им буквально как снег на голову. Представляю себе их чувства.
– Ты не все знаешь, Кэтрин...
– Тогда просвети меня! Объясни, в чем дело. К чему такая таинственность?
Он расстроенно взглянул на меня.
– Никакой таинственности. Просто я им ничего не сказал, чтобы избежать суеты и осложнений. Чтобы поскорей обвенчаться с тобой и насладиться оставшимися мне днями.
Когда он говорил так, мой гнев испарялся. Меня переполняли нежность и желание избавить его от непонятного мне страха – возможно, то был страх смерти. Под влиянием этого желания я и вышла за него замуж. Я смутно догадывалась, что он боится чего-то в этом доме и нуждается в союзнике. Теперь я уже была в этом твердо уверена, ибо его арах начал передаваться и мне, а ведь я провела под крышей Забав менее получаса.
– Пятница все еще в корзине, – заметила я.
– Сейчас я его выпущу.
Габриель открыл корзину, и Пятница выскочил из нее, радостным лаем приветствуя свободу. В эту минуту раздался стук, и я резко обернулась, ибо стучали не в ту дверь, через которую мы вошли. Только сейчас я заметила, что в комнате две двери.
Голос с характерным йоркширским выговором произнес:
– Горячая вода, хозяин.
Дверь захлопнулась прежде, чем я успела разглядеть обладателя голоса.
– Это бывшая туалетная комната, – пояснил Габриель, указывая на дверь. – Я использую ее как ванную. Очень удобно. Только надо запирать обе двери, когда раздеваешься, чтобы случайно не вошел кто-нибудь из слуг.
Он прицепил поводок к ошейнику Пятницы со словами:
– Ты ведь не хочешь потеряться в первый же вечер, приятель.
Когда Габриель ушел, я отправилась в бывшую туалетную. Там я обнаружила сидячую ванну, ведро горячей воды, мыло и полотенца. Большое зеркало в узорной золоченой раме висело на стене, в двух золоченых подсвечниках горели свечи.